Тюремный квест или турне по психушкам

Как напугать своим буйным нравом привыкших ко всему врачей «Кащенко» и избежать принудительной госпитализации в психлечебницу? В каких шикарных условиях находятся пациенты больницы «Кошкин дом» в СИЗО «Бутырка»? Кто из высокопоставленных сотрудников ФСИН заслужил уважение заключенных? Об этом, а также о голодающих узниках, бесчеловечных следователях и тюремных врачах, о судьбе Подмосковья, семье и пути к Богу — в новых тюремных записках бывшего главы Серпуховского района Александра Шестуна.

«27 июля 2019 года. За свои требования в больнице я проголодал 100 дней, из которых первые 70 были только на воде и чае без сахара. Следующие 30 дней я пил отвары из шиповника, имбиря и прочие травяные настои. Мясные и любые белковые бульоны я, конечно, не употреблял. Затем по письму ведущих правозащитников России, обратившихся ко мне с просьбой прекратить голодовку, я сделал 10-дневный перерыв, а когда они не смогли прийти на судебное заседание по продлению ареста свыше года из-за выездного заседания Президентского совета по правам человека, я вынужден был вновь начать акцию протеста, так и не успев восстановиться.

Никто в московских тюрьмах столько не голодал, и я готов идти до смертельного исхода. За последние годы два человека уже умерли в этой больнице от голодовки с более коротким сроком, нежели у меня, и сейчас в очень тяжёлом состоянии Татьяна Козлова, она голодала в камере 727, где нахожусь сейчас я.

Татьяна работала следователем СУ УВД ЮЗАО по Москве. В 2015 году у нее возник конфликт с начальником отдела собственной безопасности (ОСБ) ЮЗАО Сергеем Морозовым, который предложил ей «сотрудничество» с целью смещения начальника следственного управления УВД по ЮЗАО Виталия Байдакова. В показаниях на суде Татьяна сообщала, что от нее требовали подкинуть меченые денежные купюры, но молодая и несговорчивая следователь отказалась это делать. На Татьяну начали оказывать давление. 33-летняя следователь рассказала в СМИ, как ей угрожали подкинуть наркотики и как полицейские из ОСБ избили ее и отобрали телефон, требуя сотрудничества.

Противостояние закончилась вполне предсказуемо — неудобная Татьяна Козлова оказалась в тюрьме. Ее обвинили в мошенничестве в особо крупном размере, якобы она получила 1,3 миллиона рублей от своей коллеги из ОМВД «Котловка» за положительное решение вопроса о дальнейшей работе в полиции. Татьяну осудили, более трёх лет она провела за решёткой, освободившись 2 июля 2019 года.

Татьяна уверена, что в действительности посадили ее за то, что она дала разоблачающее интервью LifeNews, которое потом было удалено с сайта. ГУВД даже судилось с ней о защите деловой репутации, однако она выиграла иски, но не избежала дальнейшей мести. Таню сильно прессовали опера в женском СИЗО-6, добиваясь признания вины и оговора ряда коллег. Ей даже угрожали подкинуть наркотики в сумки в тюрьме, чтобы не дать выйти на свободу по истечении срока. Бывшему следователю пришлось объявить голодовку, чтобы выбраться из СИЗО-6 и попасть в больницу «Матросской тишины», где мы с ней и познакомились.

Таня доголодала до самого последнего дня своего срока заключения. Когда ее выпустили на свободу, в ней было 42,3 кг и полный разлад здоровья, но никто не смог ее сломать. Наряду со мной и Алексеем Магазейщиковым она была одной из самых стойких голодающих. Её непокорность тюремщики пытались всячески сломить: несколько дней Таню с низким содержанием сахара в крови, держали в ледяной и грязной локалке (части коридора, отгороженной решётками), где она страшно мёрзла, находясь в резиновых тапочках и лёгкой одежде. Татьяну пытались насильно этапировать в Психиатрическую клиническую больницу № 1 им. Алексеева г.Москвы (бывшая «Кащенко»), но её там не приняли, вернув в больницу при СИЗО «Матросская тишина».

От Тани требовали двух вещей — отказаться от голодовки и не общаться с Шестуном. За это ей не позволили последний месяц своего срока пробыть в больнице и 27 мая полуживую этапировали в Кострому, ИК-8, откуда она и была освобождена 2 июля.

Таня уже почти два месяца на свободе, но так и не может начать есть, поскольку в организме наступили тяжёлые последствия: анорексия, отказ почек, пища не усваивается, её рвёт, развились адские белковые отёки. Она постоянно ездит по врачам, но пока тщетно. Гораздо страшнее самой голодовки — выход из неё.

О своём тюремном опыте бывший следователь МВД вспоминает так: «Ужасно знать то, чего не видят другие. А еще ужаснее войти домой и не жизни обрадоваться, а понять, что тебя ждёт длительное лечение, и несмотря на три образования, ты обуза для семьи, поскольку у тебя судимость и мало какой работодатель будет тебе рад. Сломана жизнь, карьера. Но пора начинать всё строить с чистого листа».

До Татьяны Козловой в 727-й камере Надежда Савченко проголодала до полного сбоя организма, потеряв чуть ли не половину своего веса. Сейчас знаменитая украинка баллотируется в Верховную Раду от территории самопровозглашённой республики ДНР. В её округ входят Горловка, Краматорск, Жованка, где время от времени звучат выстрелы.

Так что 727-я камера, как говорится, место обжитое голодающими, намоленное. После Надежды Савченко здесь сидели украинские моряки, получившие ранения при задержании в Керченском проливе. Они регулярно кормили голубей, поэтому подоконники и внешняя решётка были полностью облеплены птичьим помётом, и нам стоило больших трудов очистить его.

Моя длительная голодовка, 130 дней с 10-дневным перерывом, полностью изменила мой внешний вид. Думаю, поэтому меня всё время не выпускают на выезд в зал судебных заседаний, чтобы не могла появиться фотография измождённого человека. Тогда клевета прокуроров о якобы передаче мне 27 килограммов еды будет очевидна без комментариев.

Как раз сейчас я потерял 26 кг. Показания сахара в крови при моём диабете — 2,5 ммоль/л, температура тела — постоянно 35 градусов, давление — 90/60. В таком состоянии тяжело радоваться или горевать — и то, и другое отнимает силы. Именно поэтому сейчас я, как Марья-искусница, пленённая Кощеем Бессмертным в одноимённом советском фильме, лепечу: «Что воля, что не воля — всё равно».

Конечно, за год нахождения в тюрьме я изменился, стал более религиозен и более терпелив. Как и многие заключённые, в неволе я стал понимать, насколько сильна моя любовь к семье. Я ещё больше боготворю свою жену Юлю, свою маму, своих прекрасных детей. Только в тюрьме я начал полноценно осознавать Библию и осознавать страдания Христа, вспоминать все свои ошибки и обиды, нанесённые людям. Я чист перед законом, моё уголовное дело построено на лжи, но попал я за решётку не случайно — нахожусь здесь для искупления грехов и очищения души.

Пишу я эти строки в знаковый для меня день: мой сын Иван справляет сегодня 18-летие, только закончив Первый московский кадетский корпус. Надеюсь, что опыт кадетской службы, звание кандидата в мастера спорта помогут ему пройти конкурс успешно при поступлении в военную академию, чтобы служить на благо Родины. Сегодня своё совершеннолетие Ваня встречает в казарме в качестве абитуриента.

Согласно рейтингу влияния ведущих политиков 2019 года, составленного политологами, губернатор Подмосковья Андрей Воробьёв спустился с 70 на 74-е место, разместившись рядом с непопулярным главой Дагестана Владимиром Васильевым. Впрочем, жировой запас у Московской области достаточно большой, к тому же ни одного губернатора богатого региона ещё не привлекли к уголовной ответственности. СКР и ФСБ продолжают громить губернаторов самых нищих областей.

Московская область не перестаёт мелькать в сводках криминальных новостей. Пять человек погибло во время пожара в частном доме города .Жуковский, причём трое из них — дети. Взрыв на газопроводе ТЭЦ-27 был освещён по всем телеканалам. Огромный факел взметнулся на северной окраине Москвы на месте несанкционированной свалки, которые загадили уже не только газопровод, но и всё Подмосковье. Во время пожара на ТЭЦ-27 погибла женщина, пострадало несколько человек, не говоря уже о колоссальном ущербе. Не утихают мусорные протесты в Клину, Дмитрове, Серпухове, Ликино-Дулево, Шатуре, Коломне, Волоколамске, Сергиевом Посаде, Балашихе и Красноармейске.

Не дают спокойно спать Воробьёву и подмосковные обманутые дольщики, составляющие самую большую армию среди всех потерпевших от недобросовестных строителей по всей России. С начала июля в стране формально запрещено долевое строительство. Этот запрет должен исключить в теории появление новых обманутых дольщиков, но очевидно, что за снижение рисков долгостроя придётся заплатить покупателям жилья. Деньги граждан теперь будут храниться на эскроу-счетах, и передавать их строителям можно только после сдачи дома.

Получить более 100 млрд рублей на превращение Сергиева Посада в православный Ватикан губернатору Воробьёву не удаётся уже который год. Вот уже и проект благоустройства потенциального главного туристического центра России сделан консалтинговым бюро «Стрелка» по заказу госкомпании «Дом.рф» — агентства по ипотечному и жилищному кредитованию — за 300 млн рублей. Уже звучат заявления от правительства Московской области, что 90% общих трат придётся на федеральный бюджет. Согласно плану, у стен Троице-Сергиевой Лавры должен появиться «храм под открытым небом» — площадка для массовых богослужений. Становится непонятным, где же губернатор хочет сделать главный храм страны: в парке «Патриот» или же Сергиевом Посаде?

На ослабление позиций главы УФСБ по Москве и области Алексея Дорофеева и Андрея Воробьёва указывает тот факт, что прокурором Подмосковья вместо зятя Сергея Шойгу — Алексея Захарова — назначен Сергей Забатурин, хотя они лоббировали на эту должность и.о. прокурора г.Москвы Олега Манакова.

Непонятно также, каким образом у одного из самых богатых муниципалитетов Московской области — Красногорского района — была отключена котельная, и 50 тысяч жителей столицы Подмосковья остались без горячей воды за неуплату газового долга в размере 47 миллионов рублей. Арест главы Пушкинского района Евгений Жиркова тоже не придаёт уверенности Андрею Воробьёву.

Мособлсуд прислал извещение о назначении судебного заседания 29.07.2019 по нашему обжалованию решения красногорской судьи Светланы Потаповой, которая за две недели и семь заседаний конфисковала имущество у 15 физических и 20 юридических лиц. За лишение всего моего имущества, собственности всех моих родственников и просто знакомых без каких-либо правовых оснований Потапову повысили до председателя Красногорского суда.

Не помогли наши документальные доказательства, что большая часть имущества была приобретена мною в бытность крупнейшим предпринимателем Серпуховского района, за много лет до того, как я был избран на должность главы муниципалитета. Конфисковали мой дом, где прописано четверо детей, двое из которых — малолетние, что грубо нарушает закон. Очевидно, что за повышением Светланы Потаповой стоят губернатор Андрей Воробьёв и генерал ФСБ Алексей Дорофеев, которые поощрили её за столь быструю и беспредельную расправу с многодетной семьёй Шестуна.

Честно говоря, у нас появилась надежда на то, что Мособлсуд не сможет так махать шашкой, как красногорская Фемида из-за грядущего этой осенью введения специальных кассационных судов общей юрисдикции, которые должны будут принимать все жалобы на вступившие в силу решения. К сожалению, содержание под стражей не вошло в перечень обязательных к приёму жалоб, только на усмотрение судей.

На заседаниях следователи и прокуроры даже не заморачиваются доказательствами для продления ареста, а просто бубнят строки из уголовного кодекса: «может повлиять на ход расследования, давит на свидетелей…» Как раз-таки следователям и ФСБ нужен арест, чтобы давить на свидетелей: «Видишь, Шестун в „Лефортово“ упакован. Туда же хочешь?» Избитый приём — помещение в нечеловеческие условия содержания обвиняемого с целью склонить его к самооговору и досудебному соглашению с дачей показаний против иных лиц.

Всё это лишний раз доказывает, что у силовиков гораздо больше возможностей давить на свидетелей, фальсифицировать доказательства, а самое главное, посадив обвиняемого за решётку, следователь уже формирует образ доказательства вины человека перед судьями и обществом, ведь «дыма без огня не бывает», просто так в тюрьму ведь не попадают. Причём сами же сотрудники ФСИН и страдают от оборотней в погонах, они — низшая каста в правоохранительной системе.

Несмотря на это в руководстве есть стержневые люди, которые не боятся говорить правду. Например, заместитель директора ФСИН РФ Анатолий Рудый дал показания в качестве исполняющего обязанности главы ведомства (Геннадий Корниенко находился в отпуске). Анатолий Рудый заявил в суде о невиновности бывшего заместителя руководителя ФСИН Олега Коршунова и привёл множество доказательств в подтверждение своих слов. Мужчина! На меня, например, заместитель директора пенитенциарной системы произвёл хорошее впечатление уверенного в себе человека, хорошо знающего своё дело.

Олег Коршунов достаточно преуспел в бизнесе, был довольно состоятельным человеком, который быстро освоился в системе ФСИН, сделав много полезного для ведомства. Показательно, что в суде прокуроры около года допрашивали свидетелей обвинения, а на представление доказательств невиновности было выделено всего пять дней. Есть, правда, в ведомстве и те, кто называет Коршунова «Пухлым» и довольно критично относится к его инициативе передать интернет-магазины в ведение ФГУП «Калужский», где цены на продукты и товары просто заоблачные.

Через две недели директор ФСИН Геннадий Корниенко очень смело предложил президенту РФ в своём письме дать право начальникам изоляторов не принимать заключённых в переполненную тюрьму. Данное обращение к Владимиру Путину было в рамках встречи в Кремле с президентским Советом по правам человека.

11 декабря 2018 года председатель СПЧ Михаил Федотов предложил руководителю страны принять меры для улучшения условий содержания в российских тюрьмах. Генерал-полковник внутренней службы Корниенко предложил также уменьшить сроки рассмотрения дел в апелляционной инстанции до шести месяцев, запретить брать под стражу молодых мам и инвалидов, выдворять иностранцев за пределы России, не заключать под стражу за не тяжкие преступления. Полностью согласен с директором ФСИН по всем позициям, надо ведь что-то делать с этой ужасной ситуацией в российских тюрьмах.

Британские заключённые смогут, например, получать ключи от своих камер в случае примерного поведения. Надо заметить, что в Англии очень непростая ситуация с тюрьмами, условия в которых достаточно жёсткие, по сравнению с другими европейскими странами. Там часто происходят бунты из-за весьма скудного рациона питания. Конечно, условия содержания там лучше, чем в России, но в случае жёсткого брекзита ситуация может выйти из-под контроля и привести к беспорядкам по причине нехватки продовольствия и медикаментам.

У меня слёзы на глазах навернулись, когда я узнал, что моего сокамерника по «Кремлёвскому централу» Дмитрия Меркулова арестовали по новому эпизоду уголовного дела, чтобы продлить ему срок содержания под стражей без начала судебного заседания по существу. Он уже более двух лет сидит за решёткой. Суд дважды возвращал дело следствию из-за ошибок. По закону его обязаны освободить, но они возбудили новое уголовное дело по старой справке подчинённого Ивана Ткачёва, оперативника из Управления «К» ФСБ РФ. Причём Мосгорсуд отменил решение Басманного суда о новом аресте, тогда там ему опять присудили меру пресечения в виде нахождения под стражей.

Сколько мы слышим от властей «хватит кошмарить бизнес», но вновь и вновь видим, как предпринимателей «упаковывают» в тюрьму. Сидеть с таким человеком, как Меркулов, вместе в замкнутом пространстве — удача. Дима чистоплотный, спокойный, дружелюбный, всегда поможет убраться, выжать постиранное бельё, дать советы как старожил по выживанию при жестоких порядках СИЗО 99/1. Ко всему прочему Меркулов не являлся учредителем банка, а лишь выполнял указание руководства.

Приговор Люберецкого суда моему тюремному товарищу по «Лефортово» миллиардеру Константину Пономарёву к 8 годам лишения свободы просто потряс меня до глубины души. Костя беспечно в клетке Басманного суда рассказывал мне, что обе его статьи не особо тяжкие, до 6 лет лишения свободы, и вероятность получить реальный срок крайне мала. Дима Михальченко и я его урезонивали, указывая на нахождение в «Лефортово» как признак большой беды и внимания со стороны ФСБ. Однако розовощёкий Костя, обладая высочайшей квалификацией и интеллектом, по полкам раскладывал стопроцентные юридические обоснования чистоты своих сделок. Наши доводы об отсутствии правосудия в России как такового и возможностях генералов ФСБ Дорофеева и Ткачёва, ведущих его уголовное дело, он упорно пропускал мимо ушей.

Напомню, что Константин Пономарёв позволил себе выиграть в суде у IKEA 25 миллиардов рублей, что по тому курсу составляло почти миллиард долларов, за неуплату электроэнергии с его дизельных генераторов. Шведский гигант в России находится под крышей руководителя службы организационно-кадровой работы ФСБ РФ генерал-полковника Евгения Ловырёва, поэтому нелепые обвинения в ложном доносе на самого себя с лёгкостью проскочили в подконтрольном суде Подмосковья. Его прекрасный адвокат Анна Ставицкая в сердцах высказала Зое Световой в интервью: «Совершеннейший абсурд! Думаю, что это первое такое дело в истории российского правосудия».

Следует отметить, что Костя не подломился от такого беспредела. В здании Люберецкого суда он здорово повеселил публику, выйдя в майке IKEA, нарисовав на ней фломастером «Погибаю, но не сдаюсь». После жестокого приговора Пономарёв ещё раз зажёг, выйдя из клетки с нарисованной на футболке надписью: «IKEA + ФСБ = 8 лет». Непохоже на него, ведь даже находясь за решёткой, имена генералов ФСБ он произносил шёпотом и был достаточно аккуратен в оценках.

Обвинение по статьям 306 и 307 УК РФ о ложном доносе и клевете ему, как и мне, подписал дружок Ивана Ткачёва — заместитель генпрокурора РФ Виктор Гринь. Как и Диме Михальченко, ему вдогонку ещё возбудили уголовное дело по статье 159 УК РФ — «Мошенничество» и статье 199 УК РФ — «Неуплата налогов». Что же, такие нынче технологии у оборотней из ФСБ.

18 июля следователь Сергей Писарев запланировал предъявление мне окончательного обвинения, чтобы начать ознакомление с материалами дела. Когда начинается «ознакомка», то суды продлевают арест уже на автомате, и предельные сроки нахождения под стражей по закону уже не работают. Понятно, что ФСБ и СКР так торопилось побыстрей это сделать, чтобы 25 июля на судебном заседании по продлению ареста обвинение получило дополнительные аргументы.

Я уже был на предельном сроке голодания, мой вес был 69 кг, как на пике прошлого голодания, когда меня увезли в реанимацию с очной ставки в состоянии клинической смерти, а затем конвоировали в городскую больницу им.Ерамишанцева. Моя слабость была настолько значительна, что я уже недели полторы не мог выходить на прогулки из-за сложностей передвижения и был уверен, что меня освободят от этой длительной и напряжённой процедуры.

Давление с утра у меня было 95/60, что позволяло доктору выписать мне справку об освобождении от следственных действий. Однако, как и ожидалось, медики получили команду от ФСБ, и лечащий врач Валерий Кильмяшкин с поддержкой врио начальника больницы, кумыка из Хасавюрта Чингиза Шагаева, выписали вердикт «годен». После недолгих препирательств меня насильно загрузили на носилки, предварительно повредив мне руки, ноги и мышцы спины. Особенно старался Михаил Арутюнов. Всего в камеру набилось около 15 человек, включая двух хозотрядовцев Артёма и Виталия.

На носилках меня, измождённого, принесли в следственные кабинеты, где я с трудом различил адвокатов Андрея Гривцова и Павла Соболева, а также следователя Писарева и ещё одного его коллегу. В глазах у меня двоилось, в ушах стоял шум, и голова была, как чугунный котелок. Писарев начал что-то зачитывать, и под его мерное бормотание я впал в забытье, и мне виделись мои дети. То и дело меня тряс за плечо мой лечащий врач Кильмяшкин, чтобы после моего ответа радостно продекларировать следователям, что я могу и дальше участвовать в этом мероприятии.

Мой лечащий врач напоминал мне пса из мультфильма про Карлсона, который всё время хотел угодить Малышу и каждый раз при случае лизнуть лицо хозяина. Пять часов подряд шло предъявление обвинения, что противоречит закону, который не позволяет столь длительных следственных действий. 90-95% этого времени я спал или находился без сознания. Было сложно отличить одно от другого. Мой защитник Андрей Гривцов, выйдя после этого позорного действия следователей, тут же распространил в СМИ информацию об этом беспределе.

Вероятно, из-за шумихи в прессе на следующий же день приехала целая команда из центрального аппарата и московского управления ФСИН. Возглавлял комиссию представительный, холёный полковник Алексей Аникеев в отглаженной форме с чёрной футболкой под ворот, хорошо оттеняющей его благородную седину. С ним в сопровождении прибыла Галина Тимчук — начальник всех тюремных больниц Москвы (ФКУЗ МСЧ-77), её заместитель Александр Кравченко и начальник психиатрической больницы при «Бутырке» Дмитрий Никитин. Больше трёх часов они беседовали со мной, выясняли причины голодовки, говорили о её вреде, о черте чрезвычайной опасности для моего здоровья, которую я уже почти перешагнул. В знак протеста против бесчеловечных действий врачей МСЧ-77 и следователя, зачитывавшего обвинение человеку без сознания, я прекратил принимать воду, и мой вес стал стремительно падать. За неделю без жидкости я достиг массы тела в 65 кг, потеряв 30 кг от своего изначального веса.

После множества врачебных консилиумов, которые продолжались ещё пять дней, меня посетила нарядная женщина — врач-психиатр из департамента Москвы. По характеру вопросов с уклоном на её специализацию, я догадался, что сейчас они попробуют вывести меня из голодовки в клинике для душевнобольных. Мне через некоторое время поступила команда собрать вещи, на что я возразил тюремщикам, что никто не имеет права принудительно подвергать меня какому-либо лечению, согласно законам РФ.

Несмотря на мои письменные отказы от медицинской помощи, ко мне опять применили силу, выкрутив мне руки и ноги. Отбиться от молодых и здоровых ребят не было шансов, мои силы были на исходе, я и так уже с трудом передвигался по комнате, а тем более не мог противостоять шестерым сотрудникам СИЗО, которые без труда загрузили меня на носилки и затем занесли в автозак ФСИН, стоящий прямо у крыльца больницы.

Везли меня два часа, причём я даже не понимал, куда мы едем, из-за маленьких окон, ещё и в другой стороне от моей клетки с носилками. Когда мы приехали, то я увидел табличку «Загородное шоссе», что находится на самом юге Москвы. Мы въехали на территорию какого-то учреждения, окружённого шикарным парком и аккуратно подстриженными газонами. Когда же меня вывели из «Газели» ФСИН, то я увидел зловещую надпись: «Психиатрическая больница № 1 им. Алексеева», в народе до сих пор называемая Кащенко.

Не успел я зайти в комфортное приёмное отделение, как меня сразу отвели к врачу Павлу Паськову, срочно начавшему моё оформление на стационарное лечение. Я сразу предупредил этого молодого, черноволосого, сильно утомлённого доктора, что согласия на свою госпитализацию я не дам, и он тут же позвал заместителя главного врача Татьяну Строкину. Эта полная женщина лет 45 так плюхнулась в кресло за столом для разговора со мной, что я ждал его полного разрушения, даже глаза зажмурил. Кресло немного покряхтело, но выдержало. Её месседж был ещё более жёстким, чем у дежурного врача. «Мы вас будем кормить насильно, — с лёту заявила она. — Закон о психиатрической помощи позволяет нам не дать вам себя убить голодовкой. Мы применим транквилизаторы, смирительную рубашку и другие методы из нашего арсенала!»

«Завтра у вас перед входом будут стоять люди с транспарантами», — жёстко ответил ей я. «Делайте что хотите, у нас таких, как вы, тысячи проходят», — с ещё более уставшим видом ответила Татьяна Строкина, с прищуром посмотрев на меня своими глазами, окружёнными морщинами от недосыпания. «Все ваши тысячи психов не доставят вам столько беспокойства, сколько проблем доставлю я! Запомните меня до конца своей жизни!» — завершил я гневную тираду.

После беседы меня завели в соседнюю комнату, где отобрали всю мою одежду, дав мне видавшую виды пижаму в голубой цветочек и уже усадив меня в каталку, чтобы увезти. Медсестра приёмного покоя, Светлана из Егорьевска настойчиво пыталась напоить меня водой, то и дело созваниваясь со своим 11-летним заболевшим сыном Колей. Попросил передать бывшему главе Егорьевска, а ныне председателю Совета депутатов Михаилу Лаврову привет и тёплые пожелания как очень опытному и мудрому руководителю муниципалитета, возглавлявшему его более 20 лет.

Потом поступила команда снять пижаму и одеться в свою одежду, что я сделал с огромной радостью. После переодевания мы ещё два часа просидели в ожидании решения моей судьбы. За это время Светлана в соседней комнате мыла и переодевала пациентов, прибывающих на лечение, и страшно было слышать их крики и нечленораздельные возмущения. Как я представил, что мне пришлось бы находиться в общей палате с такими больными, то невольно поёжился. Бог отвёл!

Видимо, Татьяна Строкина позвонила главному врачу Георгию Костюку и сказала о беспокойном пациенте, и тот принял законное и взвешенное решение не нагружать себя и больницу столь серьёзными проблемами, которые были бы вызваны применением силы к человеку, письменно отказавшемуся от госпитализации, да ещё и психически здоровому.

Всё это время я беседовал с Александром Кравченко, замначальника медицины московского управления ФСИН, и главврачом психиатрической больницы на «Бутырке» Дмитрием Никитиным. Эти 40-летние ребята — удивительно интересные собеседники, нисколько не указывающие тебе на то, что ты заключённый. Александр Кравченко родом из Узбекистана, у него есть в крови от мамы и уйгурские корни. Сейчас Китай активно продвигает теорию о том, что ислам внедрили в северном Китае специально, чтобы поработить уйгуров, акцентировав на чуждости этой религии.

Закончил Александр Кравченко русскую школу, а потом Ташкентский мединститут и с большой любовью относится к Средней Азии. Мама осталась там жить, и как любящий сын он её регулярно посещает. Сам же живёт со своей супругой из корейской семьи Узбекистана в служебной квартире —общежитии ФСИН — с тремя детьми и не стремится заработать больших денег. У Александра глубокий аналитический ум, он философствует на многие геополитические темы и, переезжая вместе в автозаке из Психиатрической больницы № 1 им. Алексеева, мы обсудили бюджет Китая, ценообразование нефти и картельные сговоры.

Дмитрий Никитин не менее яркая личность. Я не знаю ни одного врача в тюремной медицине, о ком бы так хорошо отзывались заключённые, а это дорого стоит. Ему-то приходить принимать и не очень приятные решения в психиатрии. Дмитрий Анатольевич родом из Курска, там же закончил мединститут и потихоньку пишет диссертацию по организации и управлению медицинской службой.

Ими велись долгие переговоры с руководством, они постоянно куда-то выходили и по мобильному телефону обсуждали мою ситуацию, да так, что у обоих на трубках села батарея. Рассматривалось два варианта: больница «Матросской тишины» или психиатрическая больница в «Бутырке», прозванная в народе «Кошкин дом» (сокращённо «КД»). Вроде как, решили ехать обратно в «Матроску», да и 1-й заместитель начальника СИЗО-1 Иван Морозов сказал, что едем домой, поэтому я расслабился и уже думал, как приму душ в своей фешенебельной розовой камере и лягу спать.

Когда же мы вышли из автозака, то я долго таращил глаза, не узнавая «сборку» — что-то вроде приёмного отделения тюрьмы. Меня завели в огромные сводчатые ворота из кованого железа со старинным дубом внутри, на вид им было не менее 100 лет. Внутри здания сборного отделения я ещё более удивился, увидев высоченные сводчатые потолки, как в фильме «Иван Васильевич меняет профессию» или каком-то старинном храме.

«Добро пожаловать в СИЗО-2», — приветствовал меня худощавый, подтянутый полковник из московского управления ФСИН, которого ранее я неоднократно видел в «Матроске». «Мы что, в „Лефортово“ приехали?» — спросил я. «Нет, что вы, СИЗО-2 УФСИН по г.Москве. Вы в „Бутырке“». «Ну, слава Богу, пронесло», — перекрестился я, вспоминая леденящую вежливость жестоких сотрудников «Лефортово». Оба этих изолятора называются СИЗО-2, только один федерального подчинения, а другой — УФСИН по г.Москве.

С меня сняли отпечатки пальцев, сфотографировали в фас и профиль без грубости, обыскали, раздев догола, тщательно, но довольно быстро. «Мой тюремный квест можно теперь считать полноценным», — ликовал я, идя по многовековым каторжным ступеням, переходя из одного корпуса в другой. Справа и слева от меня были величественные красно-белые башни, одна из которых зовётся Пугачёвской, в подвале которой был закован в кандалы известный русский смутьян Емельян Пугачёв до его казни в январе 1775 году на Болотной площади.

Вошёл я в основное здание тюрьмы в полночь, и это еще больше усиливало ощущение торжественности и величия момента захода в тюремный замок, описанный Александром Солженицыным, Евгенией Гинзбург и другими классиками. Я впервые увидел себя в зеркале в полный рост, когда меня осматривал врач. Сказать, что это меня потрясло, ничего не сказать. Даже узнать себя в измождённом старике в зеркале было сложно. Если бы меня в таком виде увидела мама, то она сразу бы умерла от инфаркта.

Около часа ночи я зашёл в камеру № 461 второго этажа «Кошкиного дома». Это была чистая, свежеокрашенная комната с отдельным туалетом и двумя одноярусными кроватями, большим окном, правда, на высоте 2-3 метров от пола, при высоте потолков не менее 5-6 метров.

На соседней кровати сидел молодой парень из Люберец Никита Данилов, которому за три дня до этого исполнился 31 год. Появился на свет он в роддоме, видном из окон тюрьмы «Матросская тишина», неподалёку от Сокольников. А у меня, в доме, вплотную стоящем к забору тюрьмы, родилась моя бабушка по линии мамы. Никита сидит по части 5 статьи 228 и части 2 статьи 210 УК РФ, ему грозит срок от 15 до 25 лет за изготовления амфетамина. Его обвиняют в том, что в арендованном гараже города Пушкино он сделал лабораторию. При обыске там обнаружили вещества, используемые при изготовлении зелья, и частицы амфетамина на одежде и кредитной карте Сбербанка.

Никита собирался доказать на суде присяжных со своей поедльницей Арпинэ Асатрян, что карточку Сбербанка, как и одежду, найденную в гараже, он видит в первый раз, эти предметы ему не принадлежат. При обыске в квартире Никиты ничего противозаконного не было найдено. Обыск в гараже проводили в его отсутствии, а часть видеосъемки с задержания и других следственных действий утеряна.

Всего по его делу проходят 13 человек, из них четыре досудебщика — двое под домашним арестом, заключившие досудебное соглашение в самом начале, и двое, подписавших соглашение в конце следствия, за решёткой. Ещё шестеро, помимо Никиты и Арпинэ, сидят под арестом в «Бутырке» и всячески отговаривают их от суда присяжных. Понятно, что досудебщикам тем более невыгодно, если присяжные вдруг оправдают ребят, тогда выполнение их соглашения, утверждённое прокуратурой, летит к чёртовой матери, и они получат космические сроки.

После задержания в Королёве, где он снимал квартиру, в апреле 2018 года его закрыли в СИЗО Сергиева Посада в двухместной камере спецблока с полной заморозкой — без телефона, телевизора, холодильника и электрочайника. Почему-то «хозяин» разрешал только кипятильники. На прогулку выводили лишь два раза в неделю, а не ежедневно, как положено по закону. В июне Данилова этапировали в Ногинское СИЗО, по количеству заключённых примерно такое же, как в Сергиевом Посаде, — около 300 человек. В обоих подмосковных изоляторах отсутствовала горячая вода в камерах, работало очень слабое отопление, что приходилось спать в куртках, не было ФСИН-ресторана и был очень скудный выбор во ФСИН-магазине.

Поэтому когда Никиту этапировали в сентябре в «Бутырку», у него было ощущение, что в рай попал: большой телевизор, холодильник, горячая вода, магазин и ресторан, ежедневные прогулки и полный набор сопутствующих «услуг». За год Никита поменял всего лишь три камеры, а я-то около пятидесяти.

В Бутырской тюрьме он сидит на большом спеце, где камеры, как в аналогичном корпусе «Матросской тишины» — 3-4-местные, а на общем корпусе камеры СИЗО-2 рассчитаны на 20 человек. Есть ещё и «воровской продол» — спецотделение для особо важных арестантов. У меня много знакомых сидело там, и они были очень довольны условиями содержания. Например, Вадим Варшавский, вышедший уже под домашний арест, содержался там вместе с положенцем — ингушем Ахмедом. Встречал я в автозаке ещё двух ингушей, сидящих в этом спеце за разбойное нападение, и подробно уяснил для себя все тонкости нахождения там. Сейчас положенец на «Бутырке» — ингуш Беслан, пользующийся авторитетом среди арестантов. На вид ему от 30 до 40 лет, он сидит на общем корпусе, носит бороду, разумеется, у него короткие чёрные волосы и характерный кавказский профиль.

В Республике Ингушетия Совет алимов избрал руководителем муфтията кадия Абдурахмана Мартазанова. Он сменил Ису Хамхоева, который был в жёсткой оппозиции Юнус-Беку Евкурову много лет. В этот спор вмешивался даже Верховный суд республики, выступивший на стороне муфтия. Следует отметить, что Абдурахман Мартазанов 20 лет занимал пост шариатского судьи, вёл себя довольно самоотверженно во время массовых протестов из-за пограничного конфликта с Чечнёй и, несмотря на обыски, открыто поддерживал митингующих.

В связи с отсутствием харизмы у нового руководителя республики Махмуд-Али Калиматова в СМИ опять возник вопрос об объединении Ингушетии и Чечни, разумеется, под Рамзана Кадырова. Совет тейпов ингушского народа выступил резко против объединения и предостерёг тех, кто распускает эти слухи. Несмотря на то, что пока Махмуд-Али Калиматов не допускает ошибок, всё же он не местный, из Самары. Никаких крепких и нужных связей у него нет, так необходимых в этой горной республике.

Рамзан Кадыров не раз высказывался, что братским вайнахским народам не стоит жить порознь, и некоторые тейпы Ингушетии втихую поддерживают идею объединения, но, по моему мнению, вряд ли возможно, чтобы галгаи (самоназвание ингушей) наступили на собственную гордость.

Никита много раз встречался с Бесланом на сборке и в автозаке, был приятно удивлён рассудительностью положенца «Бутырки». Мой сосед — наркоман с 10-летним стажем, он давно на амфетамине, МДМА, экстази (относительно лёгких наркотиках). Подсел он на эту дурь ещё в старших классах школы Жулебино, где увлекался граффити, рисуя с друзьями на вагонах метро буквенные изображения.

По окончанию школы Никита поступил в Гуманитарный институт на дневное отделение факультета рекламы, закончил 4 года обучения, но год не дотянул до получения диплома. Единственный ребёнок в семье весьма приличных родителей, конечно, доставлял им много беспокойства. Живут родители в Люберцах и продолжают заботиться о Никите, посылая ему передачи и оплачивая ежедневные блюда во ФСИН-ресторане и магазине. Не забывает Никиту и его девушка, с которой они жили гражданским браком. Главное его хобби было — два английских бульдога, фотографии которых он мне показал первыми из пачки, лежащей в тумбочке, а уже потом изображение девушки и родителей.

Забегая вперёд, расскажу, что, вернувшись в свою розовую камеру, я увидел нового, дополнительного соседа — полную копию Никиты Данилова. У 33-летнего Сергея Бирюкова такое же обвинение за распространение амфетамина и 15 подельников и четыре досудебщика. Тоже есть девушка 23-х лет и две бойцовских собаки — американских стаффордширских терьера, и оба его родителя с высшим образованием. Самое смешное, что он тоже мне показал вначале фото своих собак, потом девушки, а затем родителей.

С утра я предупредил Никиту, что спать ему не даст начальство, которое будет идти непрерывным потоком ко мне. Так и оказалось. В 8:30 уже пришла начальник медицины УФСИН Галина Тимчук, за ней главврач КД Дмитрий Никитин с вопросами о состоянии здоровья.

В его больнице порядка намного больше, чем в лечебном учреждении «Матросской тишины». Ремонт более качественный, кабинеты врачей оборудованы лучше. Невролог Алла Бурдина, знакомая мне ранее, — прекрасный специалист, как, впрочем, и весь остальной медицинский персонал. Все палаты-камеры имеют окна в дверях размером 30 на 40 см, так что видно всё, что происходит внутри. Пациенты тоже могут разглядеть, кто идёт по коридору. Две проверки в день — утренняя и вечерняя.

В начале дня заключённых выстраивают в шеренгу с кружками в руках, куда им раскладываются таблетки, которые выпиваются под строгим контролем врачей и санитаров хозотряда, имеющих в КД неограниченные полномочия. Зрелище, конечно, не для слабонервных, когда ряд мужчин в пижамах с чудноватыми лицами стоят, вытянув кружки вперёд. Всего в психушке находится 200 пациентов. Сама больница стоит отдельным пятиэтажным корпусом. Первый этаж — для административных и медицинских нужд, на втором содержатся этаже более или менее нормальные, на третьем — буйные и шизофреники, на четвертом — женщины, а на пятом — наркоманы.

Еду разносят баландёры в опрятной белой форменной одежде. На завтрак диету дают целыми пакетами молока, а не разливают из бачка половником. А какой хлеб выпекают в «Бутырке» — загляденье! С красивой румяной корочкой, хорошо пропечённый. Его с удовольствием разбирают заключённые. Рыбу раздают не как в «Матросской тишине» — селёдку, а качественно пожаренную путассу, в панировочных сухарях. Очень аппетитно на внешний вид.

Надо сказать, что «Бутырка» во многом выигрывает по качеству содержания арестантов у других СИЗО. Во всяком случае, такое убеждение царит среди самих заключённых. Бельё в камеру мне выдали всё новое, подушки, одеяло, шикарный матрас, новые тазики и скатерть на стол, новый плазменный телевизор, новую посуду и набор туалетных принадлежностей. Только холодильник в камере был не новый, ненужный мне по причине голодовки. Всё это заносил режимник Владимир Рыбянец, дотошно выясняя, в чём ещё мы нуждаемся. На каждый наш звонок, расположенный рядом с дверью, тут же приходил доброжелательный пузатый корпусной Алексей Петров, подробно и терпеливо разъяснявший порядок содержания в больнице.

Перепроверить наше обустройство в камере 461 пришёл и начальник отдела режима Тарас Станкевич, сразу же представившись и попутно давая нам ответы на бесконечные вопросы. У меня даже пяти минут не получалось полежать на шикарной длинной кровати, меня то и дело вызывали, в том числе, и на различные беседы.

Осмотрела меня подчинённая Галины Тимчук — врач-психиатр Эльвира Степанова из УФСИН, с любопытством оглядывая меня, пытаясь понять предел моих протестных настроений. Вернувшись в камеру, я встретился с замначальника СИЗО по хозяйственной части Сергеем Рыжовым, с красивым вузовским ромбиком на груди. По его холёной выправке и безупречном обмундировании стало понятно, почему везде такой порядок в «Бутырке». «Что у вас за ромбик на груди? Какой институт закончили?» — спросил я этого вышколенного майора. «Рязанский институт ФСИН», — с гордостью ответил Сергей Сергеевич.

Следом за Рыжовым зашёл ко мне не менее опрятный подполковник Роман Полунин, оглядев меня колючим и злым взглядом. На мой вопрос, кто он по должности и как его фамилия, он бестактно не ответил, так и не пояснив цель своего визита. В «Бутырке» сидельцы не любят пришедшего из красноярского УФСИН подполковника Полунина. Он, придя из жестокой красной зоны на одну из ключевых должностей в СИЗО — заместителя по оперативной работе — к тому же замещает начальника изолятора во время его отсутствия, пытался привить такие же порядки на «Бутырке».

Слава Богу, что руководитель это известной и старинной тюрьмы Сергей Телятников сумел не оскотиниться на этой суровой должности, сохранив все свои хорошие человеческие качества. Когда он зашёл ко мне в камеру, то я подумал, что это какой-то американский или немецкий офицер — настолько хороша была на нём форменная фуражка и тщательно подогнанный китель. Мне сразу стало понятно, почему его заместители так красиво выглядят, почему такой порядок на территории с благоустроенными газонами, качественным пищеблоком, который я сумел осмотреть по дороге в храм. Ощущение, что здесь есть настоящий хозяин. Помимо внешнего вида, полковник Телятников глубоко знает историю Бутырской тюрьмы, весьма дипломатичен и доброжелателен, насколько это возможно в системе ФСИН.

Кстати, бывший начальник Бутырской тюрьмы, а ныне член ОНК Дмитрий Комнов сказал в интервью, что меня давно пора перевести под домашний арест, вспоминая нашу встречу в «Лефортово». Следом за ним ещё более тепло отозвался обо мне известный тележурналист НТВ Глеб Пьяных, назвав меня героем и сказав, что я нужен стране живым.

На этом визиты не закончились. Неожиданно ко мне в камеру зашёл председатель СПЧ при президенте Михаил Федотов и 1-й заместитель директора ФСИН генерал-лейтенант Анатолий Рудый с и.о. начальника УФСИН по г. Москве Сергеем Коноваловым и начальником управления организации медико-санитарного обеспечения ФСИН РФ Александром Приклонским. Делегация была такая большая, что они все не поместились в нашу двухместную камеру, и часть начальников осталась в коридоре.

Конечно, я был очень рад видеть Михаила Федотова, он, как добрый волшебник, всё время приходит в самые тяжёлые моменты. Мне не терпелось узнать к тому же, как прошло заседание Мосгорсуда по продлению ареста, я ведь был лишён связи с внешним миром. Председатель СПЧ сообщил мне, что заседание перенесли, и в этом я увидел хороший знак, ведь ранее их не переносили по причине моей неявки из-за тяжкого состояния здоровья или по другой причине.

Я был в состоянии эйфории, получив буквально за 5 минут до прихода высоких гостей ФСИН-письмо от пресс-секретаря Влады Русиной, что Михаил Федотов и уполномоченный по правам человека в РФ Татьяна Москалькова подписали ходатайства на имя председателя Мосгорсуда Ольги Егоровой об изменении мне меры пресечения на домашний арест. Поэтому мне тяжело было отказать пить воду Михаилу Александровичу, да и Анатолию Анатольевичу, которого я уважал из-за его хорошего отношения к моей жене и мужественного поступка в адрес бывшего сослуживца Олега Коршунова, сидевшего, так же, как и я, в «Лефортово».

Для меня было большой честью, что столько руководителей нашли время на приезд ко мне и двухчасовую беседу, из которой как минимум треть времени ушло на обсуждение самоотверженной позиции моей жены Юли. Обсудили, в том числе, с Михаилом Федотовым отказ Мосгоризбиркома в регистрации оппозиционных кандидатов на выборы депутатов и позицию правительства РФ о нецелесообразности разработки национального плана действий в области прав человека. Таков был ответ на поручение, данное Путиным кабинету министров.

На прощанье я, переполненный чувством благодарности и светлых надежд, пожал руку Анатолию Рудому и крепко обнял Михаила Федотова, попросив напоследок оставить меня до утра в «Бутырке», чтобы перед отъездом в «Матросскую тишину» посетить Бутырский храм, причаститься и исповедоваться. Несмотря на то, что приняли меня в «Кошкином доме» очень хорошо, я тем не менее написал отказ от госпитализации.

Тогда я ещё не знал, что Юля и Влада подняли большой шум в прессе и несколько часов находились рядом со мной в ПКБ № 1 им.Алексеева, буквально через тонкую дверь. Если бы они мне крикнули, то я бы, конечно, их услышал бы.

Шквал публикаций пошёл после заявления замдиректора ФСИН РФ Валерия Максименко на сайте «Говорит Москва»: «Нами было принято решение вызвать специалистов из Министерства здравоохранения. Приехала специализированная психиатрическая бригада и после осмотра приняла решение о его незамедлительной госпитализации в психиатрическую больницу номер 1 имени Алексеева. Судьбой и здоровьем Александра Шестуна ФСИН обеспокоена очень сильно. Длительная голодовка не только вызвала поражение внутренних органов, но и на его здоровье психическом отразилась. Чтобы не причинить ему какой-либо вред либо действием, либо бездействием, мы обратились к гражданским медикам. Но здесь тот случай, который увидели и врачи, когда человек сам за себя отвечать не может и фактически теряет дееспособность, поэтому решение за него принимали врачи».

Как всегда, мой ангел-спаситель Ева Меркачёва на первой полосе «МК» написала статью о принудительной госпитализации. При таких обстоятельствах мне не надо было прерывать сухую голодовку, зная гнилой характер Галины Тимчук, давно уже забывшей, что помимо того, что она носит погоны полковника, она ещё и врач. Да и сами тюремщики «Матроски» не очень впечатлились моей встречей с Рудым, но об этом чуть позже.

Я так разволновался от хороших новостей, что долго не мог заснуть. Проснулся я, как всегда, в 4 утра и сел описывать свои впечатления от насыщенного дня. У меня не было с собой никаких тетрадок и вообще вещей, поэтому я делал записи на различных клочках бумаги, которых, впрочем, у меня ранее было хоть отбавляй. Не всегда в неволе есть тетрадь и стол под рукой. Зачастую ты, как фронтовой журналист в грязном окопе, который пишет заметку на спине убитого товарища.

25 июля светило яркое солнце, на улице было 27 градусов тепла. С учётом того, что две недели до этого стояла осенняя погода, и прогноз показывал опять такое же резкое похолодание, я просто наслаждался солнцем, бьющим прямо в глаза в камере 461. Во время голодовки температура тела — 35 градусов, и ты всё время мёрзнешь, поэтому любой тёплый день за счастье. Меня даже не напрягал голубь, сидящий на подоконнике и фактически заходящий в наши «апартаменты». Если бы не решётка, углубляющаяся на 20 сантиметров внутрь камеры, то голубь разгуливал бы прямо в помещении. Я знаю, какая это плохая примета, но тогда даже такой посыл свыше не вернул меня на грешную землю. Так уж устроен человек, а тем более в тюрьме, где все живут надеждами, зачастую нереальными.

Семь человек со мной вывели из больницы в храм, я не успевал за молодыми ребятами, да ещё по дороге заглянул в пищеблок «Бутырки», где ровными рядами на новых кухонных плитах стояли добротные пищевые баки для приготовления еды. На солнце блестела яркая плитка, выложенная цветными рядами, создавая незатейливый, но довольно милый орнамент. Повара из хозотряда были в больших белых накрахмаленных колпаках, что напоминало картинку из гражданского бюджетного ресторана. Напротив пищеблока находится склад «Бутырки», где на аккуратных стеллажах хранились различные предметы, выложенные словно по линейке.

На территории утренние тёплые лучи солнца подсвечивали красно-белые башни древнего тюремного замка. Я с удивлением увидел газоны с декоративными кустарниками во внутреннем дворике, чего не наблюдал ни в одном СИЗО Москвы. Мне так захотелось наступить на траву, но я не решился переступить через массивный бордюр и невысокую железную декоративную загородку. Пару минут я щурился на солнце, так приятно припекающему даже сквозь мою тёплую одежду.

Подойдя к Храму Покрова Пресвятой Богородицы, построенному известным архитектором Матвеем Казаковым в 1782 году, впоследствии переделанному в камеры для заключённых, где ещё сидел Александр Солженицын, я увидел гранитную доску: «В годы гонений за веру Христову сотни жертв репрессий были узниками Бутырского тюремного замка, 69 из них, новомучеников и исповедников российских, ныне причислены к лику святых РПЦ».

Протоиерей Глеб Калита начал регулярно посещать Бутырскую тюрьму в 1991 году, а весной 1993 года был назначен настоятелем восстанавливаемого им тюремного храма. В начале осени 1994 года, когда отец Глеб был уже прикован к постели, по его прошению Святейший Патриарх Алексий II поручил это отцу Николаю Матвиенко, который после смерти отца Глеба был в течении 10 лет настоятелем Храма Покрова Пресвятой Богородицы.

С Патриархом Алексием II мне посчастливилось довольно много общаться. Дважды он награждал меня: один раз в Серпухове, а второй раз в Храме Христа Спасителя, где я бывал регулярно на заседаниях, будучи учредителем Русской Православной энциклопедии. Патриарх Алексий II был высокодуховным человеком, от которого веяло святостью, чего так не хватает нынешнему руководителю РПЦ при всей его образованности и аналитическому уме.

Перекрестившись и зайдя внутрь храма Бутырской тюрьмы, я увидел великолепную свежую настенную роспись в светлых пастельных тонах, которая с порога создавала радостный настрой прихожанам. Меня встретил иеромонах Мелхиседек (Хорунжий И.Ю.), тут же причастив и исповедовав меня. Потом он довольно любезно рассказал об истории храма, снабдил литературой, налил после причастия золотую посудину кагора, положенную после причастия, предусмотрительно предложив мне стул, видя, как меня шатает от голодовки. 60-летний священник — потомственный казак, родом из Алма-Аты. Отец его до сих пор жив и поселился в Белгороде. Отец Мелхиседек довольно ответственно ведёт службу, неся слово пастыря. На прощанье он попросил помолиться за него, чтобы искупить его грехи.

С заключёнными в храме мне поговорить не удалось. Офицеры ФСИН тут же отводили их в сторону, а вот с прихожанкой Мариной Мудрой из города Видное, поющей в хоре, мы коротко пообщались. Когда я произнёс свою фамилию, она сразу назвала меня по имени, видимо, зная мою историю. Никогда не забуду милое лицо Марины, одухотворённый взгляд отца Мелхиседека и великолепный русский тюремный замок XVIII века, с такой любовью украшенный за счёт пожертвований частных лиц, самих заключённых и руководства СИЗО.

Стул мне очень пригодился, кагор настолько ударил мне в голову, а ноги сделал ватными, что я ещё долго не мог собраться с силами, чтобы дойти неблизкий путь в больницу. Зайдя в камеру и, конечно, рухнув на кровать, уже через 10 минут я услышал знакомую фразу: «С вещами на выход».

Я взял себе на память в «Бутырке» зелёную кружку и с пакетиком зашёл в величественное помещение сборного отделения с толстенными старинными стенами и сводчатыми потолками. Меня довольно быстро просветили в рентген-аппарате, сфотографировали, сняли отпечатки пальцев, за полтора часа завершив процедуру, что по тюремным меркам считается довольно быстро.

Пока я ждал свой индивидуальный КАМаЗ-автозак, с большим огорчением я узнал, что с «Матросской тишины» все мои вещи перевезли без моего контроля в «Бутырку». Зная, как разворовывают вещи в СИЗО-1, а тем более без моего присутствия, я пригорюнился. Вот тебе и тюремный квест! Сейчас ещё и все оставшиеся вещи перепортят.

На улице была жара, а в огромной камере сборки СИЗО-2 было прохладно, как в подвале. По холлу без конвоя ходили крупные, хорошо одетые заключённые, многие из которых были с бородами. Я вспомнил «Мёртвые души», где у Собакевича даже крестьяне были такими же крепкими и справными, как их дома. «Начальник „Бутырки“ Сергей Телятников всё же не зря свой хлеб ест», — подумал я, усаживаясь в автозак. Баулы свои я так и не увидел, хотя вызванный мной начальник оперотдела Молодцов гарантировал, что следом за мной будут грузить мои вещи в отдельную машину. В окне автозака уплыли вековые ворота сборки с почерневшим от времени дубом, и через полчаса я был уже в больнице «Матросской тишины».

В принципе, в этом СИЗО 2500 арестантов, а в «Бутырке» примерно 2300, что вполне сопоставимо, но порядка в СИЗО-2 гораздо больше. Как ни крути, а от руководителя многое зависит».

Справка PASMI:
Александр Шестун был арестован в июне 2018 года, ему предъявили обвинения в мошенничестве, легализации денежных средств, полученных в результате совершения преступления, и незаконной предпринимательской деятельности. В феврале 2019 года Шестуна дополнительно обвинили в получении взяток на 9,9 млн рублей и возбудили дело по ч. 6 ст. 290 УК.
Ранее чиновник записал обращение к Владимиру Путину, в котором заявил об угрозах, поступающих со стороны генерала ФСБ Ивана Ткачева и руководителя управления внутренней политики администрации президента Андрея Ярина, требовавших его ухода с поста.

Подробнее об истории противостояния экс-чиновника губернатору Подмосковья Андрею Воробьеву и генералу ФСБ Ивану Ткачеву — в подборке PASMI «Кто такой Александр Шестун, и за что его посадили».