Российское следствие: от борьбы с преступностью к конвейеру по изготовлению уголовных дел
Рассказы профессионалов, занимавшихся раскрытием преступлений в нашей стране последние три десятка лет. По этим историям можно проследить, как менялась специфика работы, цели и задачи людей, ответственных за то, чтобы место на скамье подсудимых для воров, убийц и других преступников не остывало. Как желание срубить денег в сочетании со страхом перед начальством привело к печальным последствиям для правоохранительной системы и всей страны.
Несвятая инквизиция: пытки были всегда
Олег Кузнецов (фамилия изменена) в 1980-90 гг. старший следователь Следственного управления ГУВД Москвы. Расследовал дела воров в законе и организованной преступности:
— В конце 70-х гг. прошлого века в «Вышке» (Высшей школе милиции – прим. ПАСМИ) нас учил знаменитый криминолог Семен Овчинский. Он был одним из трех на весь Союз докторов наук по оперативно-розыскной деятельности. Наставник нам говорил: «Если опера приносят материал — придирайтесь ко всему, критикуйте! Если дело не разваливается, тогда возбуждайтесь и расследуйте. Только в этом случае оно устоит в суде». А сейчас знакомые судьи рассказывают, что к ним приходят настолько сырые материалы, что непонятно, как вообще вести процесс. Но их дрючат сверху – требуют обвинительных приговоров.
В советское время в отделе на одного начинающего сотрудника приходилось по пять матерых следаков. Сейчас – наоборот. Чаще всего только у начальника есть опыт. А вокруг – одна молодежь. Сегодня народ большей частью «за интерес» работает. Вот возьмите угоны автомобилей. Реально ищут машины только по звонкам страховых компаний.
У нас один опер в Афгане отслужил. Посмотрел он на этого бая и попросил меня выйти покурить минут на десять. Когда я вернулся, тот уже строчил взахлеб
У нас же все было прозрачно. Кроме непосредственного руководства бдили надзорные органы, партийный и народный контроли. Коррумпироваться, взять взятку было даже технически крайне проблематично.
По поводу незаконных методов. Было это всегда. Между прочим, следователь на латынь переводится как инквизитор. Но при следователе почти никогда не били. Этим грешили опера. Помню, сидит у меня в кабинете бабай из какой-то азиатской республики. Говорить не хочет, требует переводчика. А по оперативным данным он – член банды, которая квартиры «обносит», но и «мокрыми» делами не брезгует. Они в любой момент могут нового «жмура» сделать. Вот у нас один опер в Афгане отслужил. Посмотрел он на этого бая и попросил меня выйти покурить минут на десять. Когда я вернулся, тот уже строчил взахлеб. Но и тут есть свои тонкости.
Избитого в изолятор не примут. Врач же осматривает. На Красной Пресне у одного опера настоящая дыба в кабинете была. Крюк в потолке, веревка, руки за спину… И никаких следов.
Помню, был очень авторитетный персонаж Жора-Людоед. Здоровенный, наручники за спиной рвал. Ему дали исключительную меру наказания (расстрел), но потом смягчили. Стал палачом на зоне. Приводил в исполнение приговоры воров в законе. Так его били палками по пяткам.
Бывало, что и улики подкидывали. Когда брали вора по кличке «Мансур», тот был одет в белый костюм от Кардена. Так ему туда ТТ умудрились запихать. Хотя ствол ни в один карман не лез. Потом в деле записали, что он шел по улице, прикрывая торчащий наружу пистолет рукой.
За пару месяцев оба вора в законе признались во всех преступлениях, совершенных за последние двадцать лет. Только, чтобы их расселили наконец-то по разным камерам
Но при должном профессионализме и без всяких нарушений можно даже самых отпетых расколоть. Я занимался делом одного из самых авторитетных воров в законе советского периода — Рафика «Сво» Багдасаряна. Он имел больше 15 судимостей, впервые сел еще по малолетке в 1944 г. Так мы к нему в камеру на двоих в Лефортово подсадили другого известного вора в законе. Они сразу повздорили — каждый из коронованных законников считал, что другой должен ему прислуживать. А самому – западло. И так им было это важно, что за пару месяцев оба признались во всех преступлениях, совершенных за последние двадцать лет. Только, чтобы их расселили наконец-то.
В советское время на все следствие в Москве был один генерал. Сейчас же, я точно это знаю, над следаками, которые служат в районах, целая прорва руководства. А работать некому. Вот и разбегаются с «земли» люди через два-три года службы. Кроме руководства еще много любителей надавить. Мне частенько звонили депутаты и сенаторы.
Гибель генерала Колесникова: всем придерживаться одной версии
Однажды в конце прошлого века мы расследовали дело по факту попытки продажи из России в США громадной партии боеприпасов. Они еще по ленд-лизу пришли на склады и сохранились в отличном состоянии до того момента, как их не решили списать. В итоге из хранилища под Подольском несколько вагонов этих патронов должны были через петербургскую таможню морем уйти обратно в США. Цена вопроса – несколько миллионов долларов. «Комитетчики» (сотрудники ФСБ — прим. ПАСМИ) эту партию накрыли, а мы должны были расследовать все обстоятельства, происходившие в московском регионе. Так один из членов Совета Федерации начал нам постоянно названивать. Подозреваю, что он лоббировал эту сделку.
История мзды: от ремонта в кабинетах к офшорам
Константин Полторанин. Работал следователем в середине 90-х гг. В двухтысячные продолжил оперативником Главного управления собственной безопасности МВД РФ:
— Я начал работать помощником следователя в 1993 году. Работа была не сахар Я своими глазами наблюдал происходивший резкий крен в коррупцию. Зарплата была копеечная, да и ту задерживали.
Когда прокурора Чечни Вахида Абубакарова спасали от Дудаева, ему за счет ведомства купили квартиру на Маяковке. Это так подорвало бюджет, что несколько лет никому премию не выплачивали. А тут прибегают бизнесмены: «Спасите-помогите! За нами «быки» с утюгами гоняются!» Сначала брали «благодарности», сколько давали. Модно было просить купить офисную технику, компьютеры, кабинеты отремонтировать. Вроде, не себе, а для службы. Потом начали иномарки в дар принимать. Возник и постоянно увеличивался поток заказных дел.
Вопросы разруливали банды, а над ними встал РУОП (Региональное управление по борьбе с организованной преступностью). В эту схему встроилось следствие
Думаю, что так произошло из-за появления новых видов преступлений, которых при СССР практически не существовало: «разборки», рэкет, рейдерские захваты. Ни законодательство, ни люди не были к ним готовы. В делах начали появляться споры вокруг заводов, пароходов, участков земли и тд. В итоге вскоре вопросы разруливали банды, а над ними встал РУОП (Региональное управление по борьбе с организованной преступностью). В эту схему встроилось следствие.
Сейчас уже полностью сформировался конвейер по зарабатыванию денег и штамповке «палок», нужных для отчетности и получения новых званий и должностей. «Клиент», которому, например, надо наехать на конкурента, договаривается с опером, а тот уже сам решает со следствием. Или наоборот – надо вывести кого-то из-под ответственности. Существует сложившиеся десятилетиями схемы развала уголовных дел. Чаще всего материалы истребуют наверх, а потом передают специально обученным людям.
При мне разваливали дело замначальника Главного управления уголовного розыска МВД РФ. Началось с того, что на ВДНХ задержали вооруженного пистолетом ТТ парня, предъявившего подлинное удостоверение старшего опера, майора милиции. Оказалось, что у этого персонажа несколько судимостей. Он «крышевал» проституток. Стали трясти службы. Провели больше 25 обысков. Вышли на генерала ГУУР Шилова, с которым, как предполагалось, решались вопросы. Генерал сидел на Житной. Обыск проводить к нему пришел сам Владимир Рушайло, который через пару лет стал министром. Чуть до перестрелки не дошло. В итоге расследование заволокитили и развалили.
Бывали случаи соблазна. Однажды в начале двухтысячных проводили обыск у одного решальщика-армянина, с которым дружили главный гаишник, начальник ФАПСИ и другие очень серьезные люди. У него по всей квартире буквально везде лежала наличность. В разных валютах. Миллионы долларов. Мы устали считать. Погрузили все это в дежурную «восьмерку» и переглядываемся – дескать, может разогнаться и влететь в столб? Половина сгорит, но и того, что останется – каждому на всю жизнь хватит.
Свирепый лик правоохранителя: цель следователя — обвинить, а не быть объективным
Вячеслав Долженков, адвокат, работавший следователем с 1987 по 1998 годы:
— С советских времен профессия следователя перестала быть творческой, превратившись в бездушную деятельность штамповщика, направленную на «выгонку» дел. Дошедшие до маразма бюрократизм, чудовищная заорганизованность уголовного процесса подменили собой и здравый смысл, и элементарную логику, и простое житейское восприятие действительности. Любое проявление следователем, прокурором, судьей к обвиняемому пусть не милосердия, а просто здравого смысла, или даже точное исполнение закона, если оно приводит к улучшению положения обвиняемого, рассматриваются через призму подозрений на предмет «коррупционной составляющей»: «А чёй-то ты, брат, такой добрый?» Лик государственного служащего правоохранительного блока должен быть свиреп, как у дикого викинга.
Нахождение обвиняемого под стражей не является доказательством вины, но служит безусловным основанием к осуждению!
В эпоху «большого террора» 1937-1938 гг. суды общей юрисдикции выносили 14% оправдательных приговоров. Во время Великой Отечественной войны «звериные» сталинские военные трибуналы – 7%. В нашу демократическую правовую эпоху оправдательные приговоры в системе судов районного и областного звена составляют около 0,2%.
Заданность обвинительного приговора абсолютна. Попавший в суд человек должен быть осуждён. Даже если не виновен. Шутка современных судей: «Нахождение обвиняемого под стражей не является доказательством вины, но служит безусловным основанием к осуждению!» Следователь из лица, устанавливающего истину по делу, превратился в неизбирательную карающую дубину. По замыслу законодателей-шестидесятников (УПК РСФСР, фактически действовавший до 2002 г., был принят в 1960 г.), следователь оставался над схваткой вне списка обвинителей, будучи обязанным и имея возможность объективно, полно и всесторонне исследовать все обстоятельства дела. Сейчас же, в соответствии со статьей 21 УПК РФ, «уголовное преследование от имени государства осуществляют прокурор, следователь, дознаватель». В силу самого понятия обвинения следователь не вправе быть объективным — его дело обвинять.
Елена Сычева, адвокат, с 2003 по 2007 год работала следователем следственной части ЮАО:
— Куда деваются девочки и мальчики с горящими глазами, которые в следствие приходят работать? (поверьте, такие есть, правда, мало). Я отвечу. Их убивает план, отсутствие института наставничества (настоящего, не для галочки), которые бы им действительно объяснили, как надо работать и жить. Да и где взять тех наставников, которые отработали 20 и более лет в следствии, да еще и не за страх, а за совесть, их уже нет, ушедшая эпоха.
Начальники и надзорные органы, которые в императивной форме указывают, что и как надо делать, преследуя лишь две свои цели: чтоб не поругали и чтоб в карман упало (желательно одновременно). Из непрофессионализма старших вырастает непрофессионализм новой смены. Да-да, и маленькая зарплата, за собачью, в общем-то, работу. Ведь надо не только самого себя накормить, но и семью и детей. Надо же понимать, что времена, когда люди за идею готовы были на работе жить – уже прошли. Одной идеи мало, дети кушать хотят, да и родителей иногда видеть – тоже. Вот и возникают мысли «а за что, собственно
говоря, я на этой работе сутками сижу? Надо подумать, как бы заработать».
«Палочная» система: показатели требуют, за них же и сажают
Екатерина С., следователь одного из УВД Москвы:
— Сегодня у любого следователя «на земле» в производстве находится, как правило, несколько десятков уголовных дел. У меня, например, больше полусотни только «живых» (не приостановленных). Времени хватает лишь на активную работу по 5-6 делам, по которым фигуранты сидят под стражей. Остальные по остаточному принципу. Но если в следственном отделе много приостановленных уголовных дел по тяжким составам – это плохой показатель. И есть установка, негласная, разумеется, что такого быть не должно.
Если обвиняемого нет, дело должно расследоваться до тех пор, пока виновного не установят. Но расследовать бесконечно невозможно, продлевать сроки следствия по «висякам» (дела без обвиняемого) начальство не жаждет, за волокиту и ненадлежаще расследованные дела – вешают взыскания. Если нераскрытых приостановленных дел в отделе много, взыскание получает и начальник, и следователи. Премий лишают, звания очередные не присваивают, можно и с руководящей должности полететь.
Вот и выкручиваются как могут. Например, в Хорошевском МРСО СК довыкручивались до тюрьмы. (Об этом деле ПАСМИ писало в апреле 2017 года).
Согласно официальному сообщению Генпрокуратуры «должностными лицами следственного органа были допущены грубейшие нарушения: принятие незаконных процессуальных решений, фальсификация доказательств в рамках расследования по уголовным делам различной категории тяжести, материалов доследственных проверок по заявлениям граждан и документов статистического учета». По факту следователи-нарушители сдавали в «учетку» карточки о продлении сроков следствия до бесконечности с подписями руководителей ГСУ СК. Якобы продлены сроки следствия, приостановленных дел по тяжким деяниям мало, все довольны, премии получают, отдел на хорошем счету. В реальности дело лежит приостановленное.
Или обвиняемого в отдел доставить не могут, потому как асоциальный он тип: то в наркологии лежит, то по притонам таскается, по повесткам не приходит, на телефонные звонки не реагирует. И появляется в «учетке» очередное «липовое» продление срока следствия, которое по всем процессуальным нормам никто не продлевал.
А когда приходит проверка, и начинают уголовные дела со статистическими учетами сличать, тут-то все и выплывает…
Чем выше по иерархической лестнице стоит орган следствия и, соответственно, оперативники, сопровождающие дело, тем больше нулей в сумме
А ведь никто никого незаконно к уголовной ответственности не привлек и не освободил. Дело не раскрыто, следственных действий по делу мало, следователь договаривается с операми: «я напишу ваш допрос, вы подъедете и распишетесь» — практика распространенная. Никто сотрудников полиции реально не допрашивает, пишут протоколы по телефону. А тут не приехали, а дело на проверку затребовали. Следователь возьми да и подмахни протоколы за них. Вскрылось. Результат : ст. 303 ч. 3 УК РФ – фальсификация доказательств. И добро пожаловать, дорогие следователи, на скамью подсудимых. А они не во имя коррупции, не за взятку, не из личной симпатии к обвиняемому, а просто для того «чтоб не поругали», взысканий не повесили, эту всю липу гнали…
Система требует, чтобы дали план, и план этот совпадал с чаяниями высшего руководства, которое потом на пресс-конференции отрапортовало, что процент нераскрытых дел неуклонно снижается!
Статистику и иначе накручивают. В сфере экономических преступлений особо ценятся многоэпизодные дела. Если обвиняемый в мошенничестве получил похищенные денежные средства от потерпевшего не единожды, а в три захода, значит, он совершил преступление три раза. Если одну целую сумму обналичил пятью разными перечислениями, значит, пять раз провернул легализацию (отмывание) денежных средств. Наплевать, что для этого в уголовном праве существуют определения «длящееся» или «продолжаемое» преступление. Каждый отдельный эпизод преступной деятельности должен быть расписан! Это палка! И для оперативников, и для следователей. Неважно, что в суде эти эпизоды зачастую «сливают» в один. Важно, что в суд направили «многоэпизодное» дело. Известны случаи, что за «многоэпизодку» оперативники доплачивают следователю из своего кармана (это их «палки»). Ставка зависит от категории дела и конкретного положения следователя: чем выше по иерархической лестнице стоит орган следствия и, соответственно, оперативники, сопровождающие дело, тем больше нулей в сумме.
Когда запахло жареным, каждый второй (а то и первый) кричит: «мне руководство велело так сделать!!! Я не мог ослушаться и не выполнить»
В основном следователи уже смирились со своей участью придатка к компьютеру. Решения принимает не сам следователь. Нередки случаи, когда во время допроса он срывается с места и бежит показать протокол следственного действия своему руководству: не упустил ли он чего, в том ли ключе задавал вопросы, то ли написал. Любое процессуально значимое решение (такое как постановление о привлечении в качестве обвиняемого, либо избрание меры пресечения), особенно по делам экономической направленности, в обязательном порядке согласовывается с руководством и надзирающей прокуратурой.
Когда запахло жареным, каждый второй (а то и первый) кричит: «мне руководство велело так сделать!!! Я не мог ослушаться и не выполнить».
А руководство делает круглые глаза и говорит: «да вы что, я не мог такого указания дать, это же незаконно. Не наказывайте меня сильно, не уследил за следователем, за его самодеятельностью». Закон суров, но он закон. Только давайте все будет действительно по закону! А не по инструкции, не потому, что «так сложилось, начальство сказало, мне велели, и меня накажут, эту статью не применяем, указание сверху».
Самые свежие новости на нашем Яндекс.Дзен канале