В неустановленном месте в неустановленное время все испарилось

О ходе судебного следствия по делу о покушении на Сергея Филина

С момента начала слушаний по делу о покушении на художественного руководителя Большого Театра Сергея Филина прошло четыре недели. Судебный процесс в самом разгаре, и можно уже сделать некоторые выводы с учетом подробностей, которые оглашаются в суде.

За это время состоялось уже девять судебных заседаний, где прокурором были представлены доказательства вины троих подсудимых, заслушаны показания потерпевшего — собственно, худрука Большого Театра Сергея Филина, его жены и тестя, показания помощника худрука, охранника, дежурившего в доме Филина в день покушения, консьержку, друга Павла Дмитриченко — члена труппы Большого Театра — Батыра Аннадурдыева, а также специалиста-химика и эксперта судебно-медицинской экспертизы.

Ввиду того, что невиновность подсудимого Павла Дмитриченко не вызывает сомнения у его коллег, да и у многочисленной общественности, в этой статье мне хотелось бы остановиться на таком юридическом понятии, как допустимость доказательств. Им часто пренебрегают судьи в наших российских судах, после чего вся страна стонет об отсутствии нормальных судов. Пока суд идёт, мы имеем возможность в реальном режиме времени проследить за тонкостями воплощения правосудия и понять, что можно сделать для восстановления справедливости еще на стадии судебного следствия. Быть может, тогда не придется в очередной раз трубить во все международные инстанции о «басманном» правосудии.

Пока процесс на стадии представления прокуратурой доказательств вины троих фигурантов дела — Павла Дмитриченко, Юрия Заруцкого и Андрея Липатова. В частности, в один из дней — 31 октября 2013 прокурор пролистала один за другим девять томов уголовного дела, обозначая материалы дела заголовками и лишь изредка раскрывая содержимое многочисленных пронумерованных листов.

По мнению Сергея Кадырова, которое он высказал уже после, — пока не было представлено ни одного доказательства вины его подзащитного солиста Большого Театра Павла Дмитриченко. В интервью, данном Первому Антикоррупционноми СМИ, он сказал об этом и многом другом так:

Чтобы было понятно, почему адвокат сделал такое утверждение, нужно ознакомиться с Уголовно-Процессуальным Кодексом РФ, в котором достаточно четко прописано, что может быть принято судом в качестве доказательств вины. К ним относятся показания подозреваемого, обвиняемого; показания потерпевшего, свидетеля; заключение и показания эксперта; заключение и показания специалиста; вещественные доказательства; протоколы следственных и судебных действий и иные документы. Но УПК РФ имеет в арсенале и понятие «недопустимые доказательства». Это доказательства, полученные с нарушением требований УПК. К ним, в частности, относятся показания обвиняемого, данные им в отсутствие защитника, а также показания, данные в ходе следствия и не подтвержденные им в суде. Не должен принимать во внимание суд и догадки, домыслы.

Подобных доказательств вины Павла Дмитриченко, Юрия Заруцкого и Андрея Липатова в суде было представлено достаточно. Любой профессиональный адвокат сразу обнаружит, что предъявляемое обвинения, по крайней мере, Павлу Дмитриченко и Андрею Липатову — ничтожно, т. к. доказательств вины нет. Но может ли тоже самое обнаружить общественность? Ведь совокупность озвученных недопустимых доказательств довлеет психологически и может составить конкуренцию здравому смыслу. А если их огромное количество, то они своей массой подавляют попытки вспомнить, что каждое из них в отдельности ничего не стоит. И только если судья имеет здоровую логику и рассудительность, на которую не подействуешь ужасами рассказов о неприязненных отношениях и о преступных замыслах, то не все еще потеряно для человека, оказавшегося на скамье подсудимых по ошибке, самооговору или по чьем-то злому умыслу.

Пока не подошло время дать на суде свои показания подсудимым, однако в самом начале каждому из них было предоставлено право высказаться по поводу предъявленного обвинения. Этим правом воспользовался только Павел Дмитриченко. Именно из его длинного выступления 29 октября 2013 можно было узнать оба видения одних и тех же фактов, которые с точки зрения следствия являются доказательствами вины, с точки зрения защиты — ничего не доказывают.

Свою вину Павел Дмитриченко не признал и завил, что всё обвинение против него строится на искажении фактов и его признательных показаниях, данных в первые дни после его задержания в начале марта 2013. Следствие эксплуатировало такие факты, как его напряженные отношения с потерпевшим Сергеем Филиным, а также знакомство с Юрием Заруцким – некогда судимым человеком. К ним были приложены и факт покупки Павлом Дмитриченко новых сим-карт незадолго до нападения на Сергея Филина, а также редкие пересечения маршрутов движения солиста и худрука. Такой излюбленный и объезженный «конёк» отдельных правоохранителей, как «неприязненные отношения», и в этой истории сделал несколько «кругов», нарастив за это время скандал в Большом Театре с вытряхиванием нелицеприятных подробностей жизни потерпевшего Сергея Филина.

По мнению следствия, «логичным» мотивом преступления Павла Дмитриченко было его недовольство распределением ролей в труппе театра и, как следствие, размером денежных выплат артистам. Руководствуясь такой логикой, любой человек, у которого есть обоснованные претензии к руководителю да и вообще редкие конфликты с кем бы то ни было, имеет все причины совершить на этого человека покушение. И ни дай Бог с тем случится вдруг беда — нападут бандиты, убьют или покалечат, а после этого скроются с места преступления. У полиции ведь есть такой показатель работы, как раскрываемость преступлений, который может безжалостно «прокатиться» по любому, кто сказал хоть одно грубое или нелицеприятное слово потерпевшему. А уж если бедняга стоял в оппозиции к потерпевшему постоянно, то сомнение в его виновности не проникнет в голову нью-знатоков: «граница» на замке! Вот только вопрос, какая «граница» от от чего она защищала следственную мысль в случает раскрытия жестокого преступления — покушения на худрука Большого Театра Сергея Филина?

А «защитило» себя следствие со всех сторон. Так, чтобы обосновать свои обвинения, следователи «вооружились» убийственным «фактом»: Павел Дмитриченко купил в октябре 2012 года новые симки, а оформлены они были не понятно, на кого. Эти «несуществующие лица» добавили подозрений, и следователи сделали вывод: эти симки указывали на конспирацию, которая требовалась Дмитриченко для реализации преступного замысла. И не поколебал следователей противофакт, открывшийся в ходе проверки детализации телефонных разговоров, которые велись с новых симок. Выяснилось, что по новым номерам телефона Дмитриченко говорил не только с Заруцким, но и с другими людьми. История не донесла до нас, как вышло из такой пикантной ситуации следствие: включило ли в список подозреваемых всех, с кем говорил по телефону с этих сим-карт Дмитриченко, или просто предпочло такую «мелочь» не учитывать. Но на суд общественности «факт» покупки симок представлен был как доказательство вины.

В другом акте «представления» фактов публике озвучили: в неустановленномместе в неустановленноевремя, но не позднее 12 октября 2013 Дмитриченко вступил в преступный сговор с Заруцким и Липатовым, направленный на причинение умышленного вреда здоровью Филину, разработал преступный план и распределил роли. «Точно» определив пространственно-временные координаты, следователи защитили бы себя даже от проникновения туда машины времени для проверки факта сговора. Всё это напоминает поиск чёрной кошки в тёмной комнате, когда её там нет.

Да и с причинно-следственные связи здесь как-то не устанавливаются. Должно же быть как: вскрылся однозначный факт преступного сговора — тогда ищут время и место, когда это произошло. Если время и место не найдены, то есть хотя бы факт, подтвержденный множеством доказательств. А здесь нет ни доказательств факта сговора, все трое фигурантов уголовного дела его не подтверждают, нет подтверждающих записей — ничего нет. Найдены лишь «неустановленное» место и «неустановленное» время — сомнительная по своим тяговым параметрам «телега», которой пытаются притянуть за уши смоделированную «лошадь». Видимо, того самого «конька» в виде «неприязненных отношений», который и оседлали следователи при расследовании уголовного дел о покушении на Сергей Филина.

Положив в основу обвинения предположение о том, что был некий преступный умысел со стороны Дмитриченко, следователи быстро забыли о предположительном характере подозрений. После этого возвели домысел в ранг истины и «скакать» с тех пор стали только от него, подтягивая нечто неустановленное. Ведь нечто должно же было быть, если Дмитриченко долго замышлял преступление? — просто оно не установлено! Но так как за такой «телегой» не сможет встать никакая «лошадь» по причине отсутствия «колеи», поэтому следствие условно обозначило её как «неустановленным местом» в «неустановленное время». Так выворачивались наизнанку факты, о чем и сказал в своём первом заявлении Павел Дмитриченко.

Интересно было также узнать об утверждении следствия о слежке за Сергеем Филиным, которую якобы вёл Павел Дмитриченко с сообщниками, о планировании преступления, осмотре дома Сергея Филина, калитки, которая вела к подъезду. И если кто-то думает, что он может вот так просто безбоязненно находиться на стоянке, ездить на машине, пересекаться в маршрутах с кем бы то ни было и жить в одном с ним доме, то он просто беспечный человек! По девизом «наша служба и опасна и трудна» правоохранители изобличат любого, кто по несчастью оказался знаком, да еще и конфликтовал с потерпевшим, работавшим с ним на одной работе, жившим с ним в одном доме, открывавшим одну и ту же калитку. Не смутит следователей и коллективное заступничество за подозреваемых. Но пасаран! — никакие «он просто не мог совершить преступление» не проникнут в «святая святых» следственных действий.

А если нет свидетелей Вашей невиновности, и в момент преступления Вы не были ни с кем, кто мог бы подтвердить Ваше алиби, то однажды Вам могут авторитетно сообщить, где Вы на самом деле «были». И Вы с изумлением откроете новые подробности своей жизни, о которых даже не догадывались, а также познакомитесь с людьми, которых Вам представят в качестве сообщников преступления. Так же узнал и Павел Дмитриченко о том, что он, Заруцкий и неведомый ему до того Липатов на автомобиле Липатова Hunday с номером Н713СЕ 190Rus прибыли в район места жительства Филина не позднее 21ч. 48мин., где Липатов и припарковал машину на Садовой-Сухаревской между домами №1 и №3, что с 22-41 наблюдал за передвижением Филина с целью предупреждения соучастников, а также контролировал, как Заруцкий вылил кислоту в лицо Филину, как Дмитриченко потом изъял телефон у Заруцкого и выкинул его в мусорный контейнер.

«Железную» логику следствия не поколеблет никакой абсурд. Телефон был найден в контейнере неподалеку от места преступления будет означать принадлежность преступнику, который его и выбросил после «расправы» над жертвой, чтобы замести следы. А почему так глупо выбросил так близко? — это вопрос не столь интересен. Ведь следствие нашло! — ну… что-то же нашло…

По этому поводу вспоминается прекрасный образчик сопоставления абсурдов и здоровой логики — книга английского математика Льюиса Кэррола, которую используют в своих работах даже юристы, специализирующиеся в уголовном праве. Здесь я приведу фрагмент «Алисы в стране чудес», фрагмент главы «Алиса даёт показания». Напомню, там судят Валета — за что-нибудь…

Белый Кролик поспешно вскочил со своего места.

– С позволения Вашего Величества, – сказал он, – тут есть еще улики. Только что был найден один документ.

– А что в нем? – спросила Королева.

– Я его еще не читал, – ответил Белый Кролик, – но, по-моему, это письмо от обвиняемого… кому-то…

– Конечно, кому-то, – сказал Король. – Вряд ли он писал письмо никому. Такое обычно не делается.

– Кому оно адресовано? – спросил кто-то из присяжных.

– Никому, – ответил Белый Кролик. – Во всяком случае, на обороте ничего не написано.

С этими словами он развернул письмо и прибавил:

– Это даже и не письмо, а стихи.

– Почерк обвиняемого? – спросил другой присяжный.

– Нет, – отвечал Белый Кролик. – И это всего подозрительней.

(Присяжные растерялись.) 

– Значит, подделал почерк, – заметил Король.

(Присяжные просветлели.)

– С позволения Вашего Величества, – сказал Валет, – я этого письма не писал, и они этого не докажут. Там нет подписи.

– Тем хуже, – сказал Король. – Значит, ты что-то дурное задумал, а не то подписался бы, как все честные люди.

Все зааплодировали: впервые за весь день Король сказал что-то действительно умное.

– Вина доказана, – произнесла Королева. – Рубите ему…

Так, возможно, и доказывали вину Павла Дмитриченко и двоих других фигурантов уголовного. Только если на кэрроловского валета никто не давил, то давление следствия на всех троих было, как и давление на некоторых свидетелей. По показаниям как самого Дмитриченко, так и его друга — также актёра Большого Театра Батыра Аннадурдыева следствие оказывало давление на каждого из них.

В частности, Батыр Аннадурдыев на судебном заседании 12 ноября 2013, давая свои свидетельские показания, сказал, что его допрашивали по телефону, несколько раз вызывали на Петровку 38 и запугивали: на одну сторону весов ему предложено было положить семью, на другую — 12 лет заключения. По словам Батыра, ему было настолько страшно, что у него началась параноя. Правда, то, что он назвал параноей, по сути ею не является, так как в тот период он сталкивался не со своими домыслами, а с самыми овеществленными фактами преследования. По словам, Батыра Аннадурдыева, вызывая его на Петровку 38, полицейские требовали от него каких-то признаний. Будучи простым и неконфликтным человеком, впервые столкнувшись с методами работы полиции, Батыр был напуган. Так же, как был напуган и сам Павел Дмитриченко в течение всего следствия.

Этот страх использовался следователям как психологический момент давления на допрашиваемых подозреваемых и свидетелей. Полицейская среда, живущая по сложным внутренним корпоративным законам, сродни джунглям, куда по стечению роковых обстоятельств может попасть любой человек, будучи выброшенным туда из своей тёплой комфортной и от того во-многом иллюзорной реальности. И когда «грянул гром», то должно пройти достаточно времени, чтобы он сумел в этих «джунглях» во-первых сохраниться, во-вторых, психологически адаптироваться, в-третьих, приобрести навыки борьбы за себя.

Именно поэтому на начальном этапе — еще в марте 2013 — общественность из уст Павла Дмитриченко услышала признание вины, через некоторое время — частичное признание, и уже много позже — полный отказ от признательных показаний. Скорее всего за это время и происходила его адаптация к новым жестким в сравнении с балетом условиям. И на суде мы видим уже не запуганного человека, а вполне спокойного Павла Дмитриченко, который по слова коллег всегда боролся за правду. И если в балете он это всегда делал ради кого-то, то теперь ему предоставлена возможность отстаивать правду в отношении себя. И он правильно воспользовался ею, выступив в самом начале с заявлением, дав обоснования своей невиносности.

Вот фрагмент его заявления на суде 29 октября 2013:

«В обвинительном заключении за пределами предъявленного Павлу Дмитриченко обвинения в ходе предварительного следствия указано: «Оценивая в совокупности собранные по делу доказательства, следствие критически относится к показаниям обвиняемого Дмитриченко в части его неосведомленности относительно совершения Филина противоправных действий при использовании серной кислоты. Предварительное следствие расценивает их как попытку ввести следствие в заблуждение и избежать уголовной ответственности».

Данное утверждение следствия является ничем необоснованным предположением, направленным на ухудшение моего положения при попытке оправдать бездоказательную тяжесть предъявленного мне обвинения. В ходе предварительного следствия я дал полные и правдивые показания, направленные на изобличение преступных действий Заруцкого, а также искренне рассказал о тех реальных событиях, которые происходили до и после преступления, совершенного Заруцким. Более того, практически всё основывается на моих признательных показаниях, и следствие постоянно пытается исказить мои показания и оказать на меня давление: не вызывает свидетелей защиты, не допросили меня по моему ходатайству после предъявления окончательного обвинения, не предоставляли информацию по биллингу, ссылаясь на невозможность предоставления данной информации, хотя изначально данную информацию в протоколах допроса следствие использовало. Далее следствие указывает, что в ходе предварительного расследования были собраны доказательства, указывающие на целенаправленные действия обвиняемого Дмитриченко, на причинение тяжкого вреда здоровью Филину. Считаю необходимым отметить, что среди этих доказательств нет ни одного, которое соответствовало бы тому, что утверждает следствие. По мнению следствия, я заранее обеспечил себя и своих соучастников средствами мобильной связи с использованием сим-карт, оформленных на лиц, анкетные данные которых не соответствуют действительности, с целью дальнейшего установления своей непричастности к совершению преступления в отношении Филина. Это утверждение не соответствовало действительности. Мне ничего не было известно, что данные сим-карты оформлены на лиц, анкетные данные которых не соответствуют действительности. Этими сим-картами торгуют в указанном мной месте постоянно, и тысячи людей их приобретают. Об отсутствии конспирации говорит и тот факт, что по этим телефонам на основании биллинга делались и другие звонки, а не только меду мной и Заруцким. Следствие указывает, что Дмитриченко после после совершения преступления, находясь в постоянно связи с соучастниками, связался с последним и забрал у Заруцкого мобильный телефон с сим-картой, после чего выбросил это в мусорный контейнер с целью сокрытия и избежания уголовной ответственности. Это не так — я выкинул телефон(неразборчиво) Заруцкого, а не по какому-то плану, о котором говорит следствие, взяв информацию о телефонах из моих же показаний. Следствие указывает, что в период с октября 2012 по 18.01.2013 Дмитриченко регулярно созванивался с Заруцким, используя для этого различные мобильные телефоны, в том числе с сим-картами, оформленными на лиц, которые не соответствуют действительности. При этом большая часть звонков исходила от самого Дмитриченко. Это подтверждает, что никакой конспирации не было. То что по биллингу видно, что я звонил больше, то это в результате того, что Заруцкий присылал мне смс в просьбой перезвонить или же звонил и сразу сбрасывал, экономя свои деньги. Также по биллингу видно, что на указанные номера совершались и другие звонки на другие номера, что не подтверждает версию следствия о конспирации. Следствие указывает, что 17.01.2013 Дмитриченко проследил за потерпевшим Филиным и его автомобилем, после чего сообщил об это соучастникам, что свидетельствует о подотовке нападения на Филина и желания Дмитриченко осуществить «расправу» над потерпевшим Филиным. Я не следил за автомобилем Филина и его перемещением и мне не понятно, что следствие подразумевает под словом «расправа».

Также следствие указывает, что Дмитриченко изначально неоднократно и целенаправленно давал ложные показания, отказывался от прохождения Полиграфа, а также сообщал свидетелю Батыру Аннадурдыеву о необходимости несообщения правдивых показаний о событиях 17 января 2013. Тем самым Дмитриченко преследовал цель ввести в заблуждение органы предварительного следствия. Хочу сказать, что никаких ложных показаний не было. Я не рассказывал обо всех событиях, т. к. боялся действий со стороны Заруцкого. Об этом также есть всё в протоколах допроса. Что касается Полиграфа, то я боюсь вверять свою судьбу машине, которая не дает 100% результат, учитывая эмоционального взвинченного состояния, в котором я постоянно находился во время следствия. Что касается Батыра Аннадурдыева, то я ему ничего такого ему не говорил, что указывает следствие.

Следствие утверждает, что Дмитриченко заранее знал о криминальном прошлом Заруцкого и образе его жизни, умышленно преподносил ему него информацию о Филине как о неправильном человеке, а также давал в долг деньги, ставя соучастников в зависимое положение. Непонятно, на что ссылается следствие. Я не знал о судимости Заруцкого. Он больше похож на спортсмена, занимающегося охранными делами. При знакомстве я никогда не спрашиваю человека, судим он или не судим.

Говорится, что следствие критически относится к показаниям Заруцкого о невиновности Дмитриченко и Липатова относительно совершения нападения на Филина с использованием серной кислоты, т. к. Заруцкий с целью смягчения уголовной ответственности за совершенное преступление для себя и соучастников Дмитриченко и Липатова сообщил органам предварительного следствия сведения о самостоятельном характере своих действий при совершении нападения на Филина при полном отсутствии у него каких либо личных мотивов для совершения преступления. Следствие умышленно дает такую оценку, т. к. из материалов следует, что у него был личный мотив — попытаться поставить меня под контроль и в дальнейшем оказывать на меня влияние, шантажируя этими поступками.

Кроме того, я хотел бы выделить важную вещь. не смотря на то, что следствие утверждает, что я умышленно преподносил Заруцкому информацию о Филине, как о неправильном человеке, скажу, что в материалах уголовного дела есть доказательства, в том числе, подтвержденные решением Таганского районного суда о том, что Филин имел интимные отношения с рядом молодых подчиненных ему балерин, находящихся от него в служебной зависимости. К примеру, как указано и доказано следствием, со Смирновой Ольгой и другими. Надеюсь, что данные документы будут исследованы судом и будет дана оценка моральному поведению Филина, а также оценка свидетельских показаний этих людей, которые стали так называемыми свидетелями со стороны обвинения.

На что я ссылался, ваша честь, есть документы. Я хотел бы приложить это заявление к материалам уголовного дела».

Отрадно, что это заявление, собственноручно написанное Павлом Дмитриченко, судья Елена Максимова любезно приняла, сказав «хорошо». Хочется надеяться, что она приложила это заявление к материалам уголовного дела, в девяти томах которого до тех пор собирались доказательства вины, показания свидетелей, экспертизы и другие процессуальные документы. Хочется также надеяться, что она будет свято блюсти принцип состязательности сторон, который несколько пошатнулся на последнем судебном заседании, когда был заслушан эксперт — заведующий отделом судебно-медицинской экспертизы «Бюро судебно-медицинской экспертизы Департамента здравоохранения города Москвы» — Полтарев Сергей Васильевич.

Он с документами в руках рассказывал о вреде здоровью, причиненном Сергею Филину жидкостью, которая по утверждению следствия является кислотой. Ввиду сложности и неоднозначности экспертизы, к эксперту было много вопросов как у стороны обвинения, так и у стороны защиты. Во время выступления Полтарева, в частности, выяснилось, что экспертиза качественного состава жидкости не проводилась — не исследовался вопрос концентрации кислоты, которой плеснули в лицо Сергею Филину. Причиной тому было названо испарение жидкости из банки, которую наши на месте преступления и в которой на тот момент жидкость еще была. Это странное «испарение» важнейшего вещественного доказательства вызвало недоумение у многих. Также странным показалось, что при выписке Сергея Филина из московской 36 больницы он не было ничем инфицирован, и почему-то он вдруг с попаданием в немецкую клинику у худрука был найден золотистый стафилокок.

Стало предметом удивления несоответствие представленных на суде данных по зрению Филина — озвученные цифры отличались от тех, что находились в имеющихся протоколах материалов уголовного дела. Заявленное адвокатом Сергеем Кадыровым ходатайство о представлении в суде текстов этих протоколов не было принято к рассмотрению. По словам адвоката Кадырова, это незаконно. Однако, судья Максимова таким образом распорядилась своим правом свободы оценки доказательств, закрепленных в 17 статье УПК, разрешающей для оценки доказательств пользоваться внутренним убеждением и совестью. И если халатность правоохранителей, работавших над расследованием этого уголовного дела можно еще как-то оправдать загруженностью, множеством беготни, следственных экспериментов, допросов и т. д., то что мешало судье, не вставая с кресла, всего лишь заслушать лежащие у неё на столе протоколы?

По окончании судебного заседания 14 ноября 2013 адвокаты стороны защиты уже на улице делали свои заявления. Развернутое интервью в этот день адвокат Андрея Липатова — Сергей Жорин, который наиболее тщательно рассправшивал эксперта. Именно он еще раз вчера прокомментировал произнесенные в суде экспертом Полтаревым слов «зуб за зуб», а также еще раз указал на противоречия в его показаниях. Как сказал адвокат Жорин «ничего личного — только процессуальный момент»:

Мы будем следить за развитием «театральных» событий в Мещанском суде Москвы…

Колесникова Анна

Читайте также:

Обыкновенная театрально-судебная история