Елена Панфилова: Путину ничего не остается, как бить дубиной по рукам

Оказывается, в сфере антикоррупционной борьбы мифов никак не меньше, чем в истории или политологии. Например, многие до сих пор уверены, что в сталинскую эпоху коррупции не было, а победа над взяточничеством зависит от политической воли президента. Другие говорят о предрасположенности россиян к бытовой коррупции, третьи – начнутся громкие «посадки» и взяточников как ветром сдует…

Соответствуют ли эти суждения реальности «Первому антикоррупционному СМИ» рассказала генеральный директор Центра антикоррупционных исследований и инициатив «Трансперенси Интернешнл Россия» Елена Панфилова:

— Елена Анатольевна, существует обывательская присказка, которая на понятийном, бытовом уровне оправдывает коррупцию в нашей стране – мол, со взяткой все решается куда быстрее, не требуется десяток мелких согласований… Можно ли говорить, что Россия и коррупция — это судьба?

— Нет, конечно. Не существует стран, где кто-то к чему-то более предрасположен. В подавляющем большинстве случаев коррупция – результат институционального устройства государства, а не привычек его граждан. Другое дело, что существуют очень маленькие и находящиеся на периферии культурные особенности, которые либо разворачиваются во всю ширь, либо носят полумаргинальный характер. Так, в целом ряде южных стран приняты практики с весьма размытой чертой между взяткой и подарком тому или иному власть предержащему.

— Россия входит в число таких стран?

— Где-то входим, где-то нет. Например, краснодарцам реже, чем их соотечественникам из кавказских республик, придет в голову идея нести подарок чиновнику. А в Санкт-Петербурге еще реже, чем в Краснодаре. В крупном городе эта практика может быть сведена к нулю, в сельском районе, где местный глава — царь и Бог, распространена больше. Подчеркну, это подарок не потому, что от чиновника что-то нужно, а потому что так принято.

— Вернемся к бытовой коррупции в нашей стране. На Ваш взгляд, действительно ли в России с нею жить удобнее?

— Мы разделяем бытовую коррупцию на «взятку комфорта» и «взятку выживания». Взятка комфорта – когда сами платим за то, чтобы получить некую услугу быстрее, легче, проще. Платить взятку, может быть, и не нравится, но существуют некие барьеры, которые не позволяют получить услугу также быстро, легко и просто, но без денег. Мы делаем выбор, покупаем за взятку собственное время, жизненный комфорт, отсутствие проблем.

«Взятка выживания» — это когда ничего никому не хотим платить

«Взятка выживания» — это когда ничего никому не хотим платить и процедура, может быть, не такая уж сложная. Однако на противоположной стороне люди, поставившие задачу получить с нас деньги. Такую взятку вымогают. Может быть, не прямо звучит «давай деньги», но создаются условия, когда человек понимает — он загнан в угол и если не заплатит, пострадают его интересы, здоровье, зачастую и жизнь.

— Причем российское законодательство не делает различия между первым и вторым взяткодателем…

— Да, с точки зрения следственной практики, очень сложно доказать факт вымогательства. Не все люди ходят в органы власти с диктофонами, не все готовы к такому повороту событий, как следственный эксперимент. Более того, и это подтверждено данными самих же правоохранительных органов, уровень доверия к ним у нас очень низкий. Зачастую люди бояться правоохранителей больше, чем вымогателей. Так складывается ситуация, когда человека загоняют в угол, у него вымогают деньги, а он, в итоге, несет ответственность как взяткодатель, хотя фактически его принудили к этому.

— Как это положение возможно исправить? Что должно поменяться в законодательстве, чтобы тот, у кого взятку вымогают, мог доказать невиновность?

— Наверное, следует ввести изменения в уголовно-процессуальную систему. Например, расширить доказательную базу, когда оценивается – были ли подобные случаи с данным человеком ранее, есть ли жалобы на работу ведомства. Может быть, взяткодатель вынужден был заплатить, потому что другого выхода не было, его принуждали, заставляли… К сожалению, с точки зрения наших правоохранительных органов, бытовая коррупция заключается лишь в самом факте взятки. Есть же более сложные коррупционные практики. И взяткодатели, и взяткополучатели не дураки, сегодня зачастую деньги вообще не фигурируют – или безналичный расчет, или кредитная карта, посредничество так называемых «решал», недвижимость… Наша правовая система пока не очень готова реагировать на эту усложнившуюся фактуру.

— К слову о правовой системе. При президенте Дмитрии Медведеве принят комплекс антикоррупционных законов. Почему они не реально не изменили ситуацию?

— Потому что сами по себе законы с коррупцией не борются, они не могут выскочить со страниц «Российской газеты», где напечатаны, и хватать коррупционеров по всей стране.

Неплохие законы, отталкивающиеся от неплохих норм международного права, не могли начать работать в принципе

Предполагается, что бюджетом должны заниматься опытные аналитики, сельское хозяйство требует аграрных знаний, точно такая же подготовка нужна в борьбе со взяточничеством. У нас практически нет специалистов, которые смогли бы построить национальную систему предотвращения коррупции.

Если посмотреть на огромный законодательный пакет, принятый в годы президентства Медведева, в нем немало больших толковых законов, направленных, в первую очередь, на предотвращение коррупции. Например, о раскрытии информации. Но кто-нибудь озаботился научить органы власти раскрывать эту информацию? Нет. Идем дальше – декларирование доходов и имущества. Кто-нибудь озаботился тем, как научить чиновников правильно оформлять декларации, а контролирующие органы их правильно проверять? Нет. Конфликт интересов. Кто-нибудь научил, что это вообще такое и как его выявлять? Отсюда понимание — неплохие законы, отталкивающиеся от неплохих норм международного права, не могли начать работать в принципе.

Здесь самый главный фактор. Считается, что никакие антикоррупционные действия невозможны без политической воли. Почему-то все думают, что политическая воля — воля одного человека. На самом деле это воля целого политического класса. Здесь не получится – дирижер пришел, махнул палочкой, а оркестр вдруг, ни с того ни с сего, слаженно заиграл. Для этого нужна политическая воля всего «оркестра». Президент может сколько угодно писать законы, но органы власти в гробу видят борьбу с коррупцией, они прекрасно живут с ней и перемен не хотят.

— Законодательная компания Медведева при Путине продолжена уже громкими «посадками». Они взаимосвязаны?

— Без принятых при Медведеве законов ничего не могло бы произойти. С другой стороны не то, чтобы Путин свою антикоррупционную компанию затеял. Он был поставлен в безвыходную ситуацию, когда изначально надеялся на относительно спокойный третий срок, а получил страну, в которой коррупция и экономическая неэффективность настолько пропитали самые базовые социально-экономические устои, что если не лупить эдакой дубинкой со всей дури по рукам, вообще ничего хорошего не будет. Коррупция настолько глубоко проникла в фундаментальные системы — ЖКХ, Пенсионную, оборонку, стратегического развития — что потребовалось не планомерное лечение, а быстрая операция. Хотя и начали бойко, однако до ума не доводят…

— Нет больших сроков?

— Опять стереотип – мол, самое главное посадить взяточника. Куда важнее провести глубокий аудит по управленческому месту, на котором чиновник злоупотребил положением, затем реформировать его так, чтобы последующий госслужащий не мог этого повторить. Можно посадить кого угодно, на какой угодно срок, но если не обложить коррупционные возможности красными флажками, даже честнейшего из честных засосет черная дыра возможностей. Началось громкое расследование – направляйте в министерство целые бригады аудиторов-чистильщиков, которые предотвратят повторение этой схемы.

— «Он хочет борьбы с коррупцией только там, где ему это важно. И это его стратегия — бить по рукам там, где это может нанести ущерб стабильности» — о Путине из Вашего интервью «Новой газете». Но даже громкие уголовные дела и красные флажки «это хозяина», не останавливают чиновников. Из недавнего — в Сочи активно застраивается многоэтажками садовое товарищество, канализационные стоки домов текут прямо в Бочаров ручей, под бетонный забор президентской резиденции. И все это узаконивается местной администрацией, приставами, судами… Они даже Путина не бояться?

— Страшно сказать, мне кажется, что не очень бояться. У них нет прецедента боязни. Им ни разу не показали пример того, как коррупционное дело доводится от начала до конца. Если бы это произошло, не было бы культуры «решал», «позвоночного» права, полного наплевательства на правовую систему у целого политического класса. Они абсолютно уверены в своей безнаказанности. Даже если будут пойманы, всегда знают, что можно позвонить Ивану Ивановичу или Сергею Сергеевичу, который придет на помощь – дело переквалифицируют в мошенничество, оно сейчас декриминализируется, заплатят штраф и все. Мало того, что знают – за коррупцию ничего не будет, так еще и через коррупционные практики смогут вывернуться.

Здесь большие вопросы должны быть к нашей судебной системе. Когда человек загнан, ему некуда больше бежать, так как все и вся поражено коррупцией, пусть и теоретически, должен оставаться независимый честный суд. Очень многие наивные и искренние люди пострадали от этой веры. Например, Сергей Магнитский, который был уверен, что в суде докажет свою правоту…

— В памяти всплывает следующий миф – при жестком правителе все чиновники по струнке, вернее, на волосок от лагеря, ходят. Мол, при Сталине коррупции не было. Может, действительно, наша бюрократия только «железной рукой» может избавится от оков взяточничества?

— Нет. На все цветастые аргументы про то, как при Сталине коррупции не было, есть один очень короткий ответ. Одно слово…

— Еще убойный аргумент – умер Иосиф Виссарионович в стоптанных сапогах с заплатками на шинели…

— А Вы им ответьте одним простым словом – спецраспределитель. Лично Иосиф Виссарионович мог ходить в чем угодно, но вся эта кодла, которая вокруг него паслась, прекраснейшим образом существовала в системе спецраспределителей. Эта система была ничем не лучше коррупционной, а в определенной части и, собственно, коррупционной – некоторые, не имея на то прав, из всех сил добивались попадания к колбасе, коврам, «Волгам», квартирам. То, что все было в форме организованного порядка, не меняет сути.

Сама помню, когда во время студенческой практики случайно оказалась в подвале склада обычного райисполкома в Москве. Я чуть не умерла! В обычном магазине стояли только ряды горчицы, да колбаса с километровыми очередями, а там сервелат, шпроты, прочие деликатесы. Наивно думать, что доступ к этим ресурсам не продавался. Не обязательно за деньги – могли за услугу, другой дефицит, по системе «ты мне – я тебе».

— Нужны ли среднестатистическому россиянину конкретные посадки, имена, разоблачения? Ваш коллега по антикоррупционной борьбе депутат Беляков заявляет – «борьба с коррупцией в умах сограждан стоит на тридцать каком-то месте после ЖКХ, пенсий, зарплат и борьбы с алкоголизмом»…

Доступность и качество здравоохранения – в половине случаев коррупция.

— Запрос общества, конечно, есть. Просто многие лукавят. Нашим людям важны качественное здравоохранение, ЖКХ, образование, экология – все этой их реально волнует. А ведь коммунальные услуги или медицина отвратительны ни по каким другим причинам, кроме как коррупционной. Когда люди требуют снижения тарифов ЖКХ, они на самом деле борются с коррупцией, потому что завышенные тарифы не вытекают ни из каких других экономических причин, кроме коррупционных. Доступность и качество здравоохранения – в половине случаев коррупция.

Если гражданские активисты не считают себя «антикоррупционерами» — Бог с ними. Нам же не шашечки, а ехать надо… Например, борются жильцы за чистоту двора, потому что по коррумпированному тендеру уборку там выиграла компания, которая ничего не делает. Значит, люди борются и за чистоту двора, и против коррупции.

— Получается, что большинство общественных организаций в России смело могут добавить в свою деятельность слово «антикоррупционный»!

— Только давайте не будем никому говорить об этом. А то еще обидятся.

Андрей Кошик