ВПК: каким он был, таким он и остался?

Сегодня во всем мире существует тенденция: усовершенствование вооружения «уперлось» в технологический барьер, когда за все меньшие улучшения нужно платить все большую цену. По этой причине и Россия «живет» на разработках советского периода. По словам Михаила Ремизова, председателя президиума Экспертного совета председателя Коллегии Военно-промышленной комиссии РФ, − то вооружение, которое сейчас продается на экспорт и поступает в войска − это в той или иной степени модернизированные разработки СССР. Подводные лодки «Ясень» и «Борей», самолет- истребитель «Т-50», танк «Армата» и ракеты «Ангара» и «Булава» − вот проекты постсоветского периода, которые пока находятся в разработке и не стали серией. О причинах и следствии положения дел в ВПК поговорили подробнее в интервью с Михаилом Ремизовым.

ПАСМИ: Какая динамика военно-промышленного комплекса (ВПК) существовала в советское время и к чему мы пришли сейчас? Как развивается ВПК, какие проблемы испытывает отрасль?

— В советское время военно-промышленный комплекс был ядром обрабатывающей промышленности. Именно комплекс, потому что это была совокупность отраслей: авиапром, судостроение, радиоэлектроника, атомное машиностроение, ракетостроение и т.д. Доля «оборонки» в валовом продукте СССР, по одним оценкам, составляла 10-12 %, по другим — 20-30%. В любом случае, это была очень значительная доля. При этом в среднем по оборонно-промышленному комплексу порядка 50% от всего производства приходилось на гражданскую продукцию. Речь шла о предприятиях, которые имели возможность работать и на гражданский рынок.

Уже в советский период были заложены определенные структурные проблемы ВПК, с которыми он живет и по сей день. Общий знаменатель этих проблем – неэкономичность. Например – гипертрофированный мобилизационный резерв. Понятно, что военное производство мирного времени и военное производство военного времени – это две разных реальности. Если производственные мощности формируются с запасом на случай большой войны, то этот «запас» стоит денег, дополнительных трат на отопление, освещение, амортизацию и т.д., которые каждый день ложатся на себестоимость продукции. Чем он больше, тем выше непроизводительные издержки. В советское время он был большим – на случай полномасштабной войны с НАТО. По сей день одна из проблем ОПК – переразмеренные активы. Эти издержки закладывается в себестоимость продукции.

Еще более серьезная проблема – отсутствие стимулов к экономии. Система ценообразования «от затрат» такова, что она делает невыгодным снижение издержек. Все, что тебе удастся сэкономить в этом году, – в следующем урежут. И наоборот – чем выше себестоимость, тем больше рентабельность. Альтернативу ценообразованию от затрат найти сложно, поскольку сектор в основном не конкурентный. Но ее можно модифицировать, чтобы создавать стимулы к эффективности. Сейчас коллегия Военно-промышленной комиссии ведет такую работу.

Перечень такого рода системных проблем можно множить. Большинство из них сохраняется по сей день, но еще 5-6 лет назад ситуация была куда более острой.

Вспомним 2011 год – начальный период нынешней мобилизационной Государственной программы вооружений. Это целый букет острых проблем.

Во-первых, это хронический срыв госпрограмм вооружения. Первые две постсоветские программы госвооружения были практически полностью провалены. Даже в конце 2000-х гг., когда финансовая ситуация стала относительно благополучной, дисциплина исполнения ГОЗ была низкой.

Во-вторых, это постоянные ценовые конфликты между заказчиком и исполнителем. Они возникали не только на этапе заключения контракта, но и на этапе его исполнения.  Это фактически парализовывало выполнение гособоронзаказа. Нередко конфликты, особенно в случаях с дорогими крупными проектами, такими как подводные лодки, выносились на самый высокий политический уровень.

В-третьих, это ожидание снижения экспорта вооружений в связи с тем, что доступный рынок военно-технического оружия сокращался (наши основные покупатели Китай и Индия стали переходить на собственную продукцию, а также закупать больше техники у других стран).

И четвертое — это переход к модели импорта вооружения. Конечно, на уровне комплектующих импорт всегда присутствовал: по электронной компонентной базе это порядка 60% по некоторым системам вооружения. Но тогда речь пошла об импорте конечной продукции. В военной сфере мы контролировали и сейчас контролируем рынок конечной продукции. Это основное правило могло измениться на рубеже 2010-х годов, когда Россия начала импортировать в пробном режиме системы вооружения: французские «Мистрали», итальянские бронетранспортеры «Ивеко», израильские беспилотники, австрийское снайперское оружие. При Сердюкове Министерство обороны почувствовало себя желанным гостем на международных рынках. Это позволяло осуществлять ценовое давление на промышленность. Также следует отметить, что импорт вооружения − это очень привлекательный бизнес для посредников во всем мире. Т.е. это путь наименьшего сопротивления. Россия идет по этому пути во многих сферах. В сфере военных закупок этого удалось избежать.

Эти и подобные им системные проблемы были причиной того, что резкий рост оборонного заказа был встречен с большим скепсисом. Главный аргумент Кудрина состоял в том, что промышленность просто не справится с мобилизационным заказом. К счастью, промышленность в основном справилась.

Возросший гособоронзаказ сопровождался ростом дисциплины исполнения: если в 2011 году было выполнено 80%, то в 2015 г. – 97%, несмотря на проблемы с импортными комплектующими. В 2016 г. – 98%. Помимо ГОЗ, сохраняются высокие позиции по экспорту. По данным Стокгольмского международного института исследования проблем мира, Россия с начала 2011 по конец 2015 года экспортировала продукции военного назначения на 28% больше, чем в предыдущие пять лет. Сегодня можно констатировать, что промышленность справилась с мобилизационным режимом, при этом, повторюсь, большая часть структурных проблем пока никуда не делась.

ПАСМИ: Не секрет, что «столпы» оборонно-промышленной техники  − это разработки советского времени. Модернизации, такие как С-400, в счет не берем, потому что это высоко модернизированные разработки СССР. Какие постсоветские новшества ВПК можете назвать?

− Российские постсоветские разработки в продвинутой стадии – это перспективный самолет-истребитель «Т-50», танк «Армата», а также другая бронетехника на той же платформе («Уралвагонзавод»), в смежной сфере − космическая ракета «Ангара», ракета морского базирования «Булава». Это проекты постсоветского периода, которые еще предстоит вытянуть на нормальную серийность и экономичность. В судостроении в части подводных лодок создаются передовые изделия – «Ясень» и «Борей».

Но действительно, в основном мы опираемся на разработки советского периода. И то, что сейчас продается на экспорт, и то, что поступает в войска − это в той или иной степени модернизированные разработки СССР.

Здесь есть общемировая тенденция. Усовершенствование традиционных платформ вооружений уперлось в своего рода технологический барьер, когда за все меньшие улучшения нужно платить все большую цену. Это видно и по многим американским проектам: стоимость разработок в процессе возрастает на порядок, так же, как и стоимость серийного продукта, в результате, итоговые закупки оказываются в разы меньше изначальных планов. И самое главное, все это не «окупается» соразмерным повышением боевой эффективности. Поэтому «старые» поколения техники остаются востребованными по сей день, и все идет по пути их модернизации. Например, сейчас разрабатываются самолеты пятого поколения. Если первые поколения были в строю несколько лет, далее 10−15 лет, то самолеты четвертого поколения в строю с 80-х годов. Я имею в виду не сами воздушные суда, а модели (с некоторыми модернизациями).

Т.е. проблема общая. Но при этом у нас, конечно, есть «отягчающие обстоятельства». Это развал отраслевой науки в постсоветский период. Потеряны многие школы и технологии, в ходе приватизации конструкторские бюро, прикладные НИИ и заводы, которые раньше составляли единый комплекс, были растащены в разные стороны, многие были перепрофилированы. Даже там, где научный и конструкторский потенциал сохранился, сама система отношений в сфере НИОКР остается довольно неэффективной.

ПАСМИ: Почему все происходит так мучительно и медленно? В чем причина?

− Управлять процессом разработки – по ценам, срокам, другим параметрам – намного сложнее, чем процессом производства.

ПАСМИ: Но в Советском Союзе справлялись с управлением.

− Наверное, качество управления в целом было выше. Проблема в том, что разработки вроде бы ведутся, а результат – отчет на бумаге. Такое впечатление, что у нас основной контроль сосредоточен на процессе выполнения исследований и разработок. Этот контроль бывает весьма жестким и дотошным. Но главный фактор успеха – это контроль «на входе» и «на выходе». То есть – продуманная, квалифицированная постановка задачи и прием, а точнее, внедрение результата. А вот здесь государство как заказчик явно не дотягивает. В результате, многие НИОКРы оказываются безадресными.

Часто говорится, что новая государственная программа вооружений – 2018-2025 гг. (по идее, это ГПВ 2016-2025, но в минувшем году ее не приняли из-за неопределенности финансовых планов) – должна быть инновационной, ориентированной на создание нового технологического задела. Но именно поэтому она будет представлять собой серьезный вызов для ОПК. Предстоит заново учиться управлять научно-техническим развитием.

ПАСМИ: В ВПК действует система госзаказа, а это другая форма экономической деятельности, это другая экономика. Остальные предприятия вынуждены выбрасывать продукцию на рынок, тут же возникает тема посредников, колебаний и прочих нюансов. Можно ли опыт госзаказа перенести на другие отрасли? Например, на хлеб?

− На хлеб – нельзя, а вот на энергетическое машиностроение или на гражданскую авиацию даже нужно. Государственный и государственно-корпоративный заказ в крупных капиталоемких стратегических отраслях нужно в максимально возможной степени замкнуть на отечественную промышленность.

Еще в конце 90-х – начале 2000-х годов львиная доля энергомашиностроительного оборудования для ТЭК производилась в России. На сегодняшний момент это практически все импорт. Это следствие политического решения: Россия сдала свой внутренний рынок. Сегодня эти компетенции еще не полностью утрачены, их можно восстановить. И в любом случае, – «не боги горшки обжигают», всё доступно, если есть якорный рынок. Но для этого не только государственные закупки, но закупки крупных компаний с госучастием должны быть жестко подчинены задаче импортозамещения. Естественно, при этом надо стараться поддерживать внутреннюю конкуренцию.

Кстати, тема конкуренции важна и для ВПК. В советское время ее старались поддерживать. В стране были конкурирующие конструкторские школы и предприятия по разным направлениям. Как правило, они не производили дублирующие виды продукции, рынок был разделен по нишам, но активно конкурировали на этапе разработки. То же самое применимо к рынку гражданской продукции, где нужно поддерживать альтернативность, чтобы избежать диктата монопольных поставщиков от имени импортозамещения.

В целом, опыт планирования и координации, который наработан в последние годы в ВПК, можно и нужно переносить на гражданские отрасли. В гражданском машиностроении нужен такой же центр координации заказчика и исполнителя, каким для «оборонки» в последние годы стала Военно-промышленная комиссия. Вернуть внутренний рынок для капиталоемких гражданских отраслей и начать продвижение на экспорт можно только методами «дирижистской» политики, сквозного планирования и комплексного управления крупными отраслями и компаниями.