Геннадий Горшенков: увеличение зарплаты чиновников повышает «рыночную» цену взятки

Последние изменения в антикоррупционном законодательстве, действенность тех или иных мер в борьбе со взяточничеством и необходимость научного подхода в государственной антикоррупционной политике – темы, которые «Первое антикоррупционное СМИ» обсудило с доктором юридических наук, профессором Геннадием Горшенковым.

— Геннадий Николаевич, в одной из статей Вы указали, что антикоррупционная политика в России носит интуитивный характер и не имеет научного сопровождения. На Ваш взгляд, почему руководство страны и правоохранительных органов не стремиться к привлечению научной базы в борьбе с взяточничеством?

– Национальной стратегии противодействия коррупции ставит своей целью «искоренение причин и условий, порождающих коррупцию в российском обществе». Такая цель требует соответствующего законодательства, то есть такого же сильного антикоррупционного закона, более жесткого уголовного кодекса, который и так уже от активных дополнений, изменений, как от пластических операций, потерял свое лицо. Это, во-первых.

Во-вторых, сами политики явно уходят от назойливых ученых-советчиков. Их послушать, значит, в корне менять так называемую политику: не с отдельными взяточниками, жуликами бороться (большей частью условно, как мы наблюдаем), а деинституционализировать коррупцию, «чистить» всю систему социального и государственного управления, приниматься за нравственное оздоровление общества, что невозможно без здоровой, производящей экономики. А, если учесть, что 80% российского чиновничества коррумпировано, о какой науке противодействия можно говорить?

– В современном российском законодательстве нет четкого определения коррупции. На Ваш взгляд, это просто недоработка депутатов, почему-то упустивших столь основополагающий момент, или сознательная позиция? Какое бы определение дали Вы, как криминолог?

– Такое определение дано в Федеральном Законе «О противодействии коррупции». Но оно сводится к тому, что коррупция понимается как всякое незаконное использование физическим лицом своего должностного положения вопреки законным интересам общества, государства в целях извлечения выгоды: злоупотребление служебным положением, полномочиями, взяточничество, коммерческий подкуп и тому подобное. Это определенная совокупность правонарушений, которые раньше составляли должностную или служебную преступность. Ныне «вывеска» поменялась, но сущность осталось прежняя.

Что касается вопроса о позиции депутатов, то скажу следующее. В июле 2008 года президент России утвердил Национальный план противодействия коррупции. Это был «стартовый» документ. В нем предполагалось подготовка проекта ФЗ «О противодействии коррупции». В проекте предусматривалось определение двух понятий: коррупции как социально-юридического явления (подчеркнем это) и коррупционного правонарушения, в том числе и преступления. Это, надо сказать, похвально для президента, который мыслил системно. Однако ничего этого в принятом депутатами в декабре 2008 года ФЗ «О противодействии коррупции» не оказалось. Понятие коррупции, как я уже сказал, фактически было подменено перечнем ряда деяний.

Первое, что бросается в глаза, это быстрота законотворческого процесса. В июле президент ставит задачу перед законодателями, через четыре с небольшим месяца Государственная Дума принимает закон, через два дня его одобряет Совет Федерации, еще через два дня закон подписывает президент. Делаю вывод: при такой поспешности недоработка закона неизбежна.

Что касается понятия коррупции в моем определении, то я рассматриваю эту научную категорию в узком смысле, то есть ее главным признаком считаю коррупционную сделку. И определяю коррупцию как социально-юридическое явление, сущность которого выражена в таких общественных отношениях, которые возникли на основе оплаченного соглашения, или коррупционной сделки двух и более лиц по незаконному использованию одним из них своего должностного положения в противоправном извлечении совместной выгоды. Коррупционная сделка (по сути то же, что и взяточничество) – это соглашение как минимум двух (дающего и берущего, или вымогающего взятку), или трех лиц (включая еще и посредника) в целях совершения в итоге преступления с использованием должностных полномочий.

– Как бы Вы оценили последние изменения в антикоррупционом законодательстве? Насколько они эффективны?

– Безусловно, позитивно. Особенно в части контроля над доходами и расходами должностных лиц, прозрачности системы оплаты труда, ликвидации счетов чиновников и их родственников за рубежом и так далее. Но я не считаю себя настолько компетентным, чтоб судить об эффективности антикоррупционного законодательства после принятия этих изменений. Эффективность – показатель, во-первых, системный, во-вторых, главным образом, экономический.
– Мы говорим про отсутствие четкой и выверенной антикоррупционной политики в России. Это беда только нашей страны? Или реальной стратегии нет и в других бывших республиках Советского Союза, странах Запада?

– Уверен, что это беда не только России как части исторически сложившейся многонациональной общности. Но я наблюдаю, как наши страны солидаризируются в антикоррупционном устремлении. Особенно это заметно в Казахстане. Например, мы знаем о принятии на Межпарламентской Ассамблеи государств-участников СНГ двух модельных законов – о противодействии коррупции и основах законодательства об антикоррупционной политике.

– Одна из активно обсуждаемых антикроррупционных мер – ратификация 20-й статьи Конвенции ООН. Насколько, по Вашему мнению, отчет о расходах чиновников поможет ограничить коррупцию в России?

– Безусловно, декларирование различных сделок, обнародование источников сделки, охладят хищнический пыл недобросовестных чиновников. Но закон должен применяться, его применение – контролироваться, отступление от закона – наказываться. Вроде бы, это само собой разумеется. Но посмотрите, как исполняется у нас «принудительное» законодательство в отношении важных персон, чтоб и в данном случае не миновать скептицизма.

– Способны ли, на Ваш взгляд, победить коррупцию высокие зарплаты госслужащих?

– Представляю, насколько это будет «сдерживающей» мерой, например, в системе госзакупок, где по самым скромным подсчетам, ежегодно похищается бюджетных средств на сумму более триллиона рублей. Во-первых, любое такое увеличение заработной платы повышает и «рыночную» цену взятки. Во-вторых, надо заметить, что средний размер взятки растет гораздо быстрее, чем зарплата. Кстати, по поводу этой инициативы был проведен интернет-опрос. 98% опрошенных (500 человек) ответили, что в этом случае «будут воровать еще больше». Силу криминального рубля государственному рублю не преодолеть.

– За прошлый год, гласит официальная статистика, за взяточничество (ч.1 ст.290 УК РФ) осуждены 685 россиян. При этом к реальному лишению свободы приговорили только семь человек, а 601 отделались штрафами. Насколько эффективна, по Вашему мнению, система «кратных штрафов»? Из чего тот же чиновник, пойманный на взятке и на два-три года лишенный права занимать управленческие должности, заплатит несколько миллионов?

— Отправлять за колючую проволоку всех подряд коррупционеров «неотвратимо» – это далеко не лучший выход, поскольку в этой мере наказания заложена «мина» не такого уж и замедленного действия для личности человека. Для окружающих коррупционер, тем более, лишенный должности, не представляет общественной опасности. А вот подвергнуть его кратному штрафу и, хорошо бы, конфисковать имущество, да навсегда запретить ему занимать коррупциогенную должность, связанную с выполнением организационно-распорядительных, административно-хозяйственных функций – другое дело.

Во-вторых, если этим преследовать «политическую цель» наказания, то есть удерживать устрашением других от совершения подобного деяния, то давно доказано: ничтожная эта надежда. Например, на один зарегистрированный факт взяточничества приходится 2900 не зарегистрированных (латентных) таких фактов. Для не выявленных коррупционеров отдельно взятый кратный штраф, наложенный на «несчастного» коллегу, если и учит чему, то разве что осторожности. Между прочим, этому обучают и в местах лишения свободы и даже более продуктивнее.

– В уходящем году руководство страны неоднократно поднимала тему борьбы с коррупцией. Появились дела мэров областных центров, создано антикоррупционное управление при администрации президента. По Вашему ощущению, это разовая кампанейщина или власть осознала реальный масштаб и стратегическую угрозу от коррупции?

– Похоже, власть осознала и реальный масштаб коррупции, и стратегическую угрозу. Коррупция официально признана угрозой национальной безопасности. На борьбу с этой угрозой сформировано «угрожающее» (простите за тавтологию) количество различных организационно-управленческих структур разного уровня. Только на федеральном уровне их десяток, если не больше. Это легко подсчитать. Ими как-то нужно руководить. Например, одной из основных задач управления президента по вопросам противодействия коррупции является обеспечение деятельности Совета при президенте по противодействию коррупции и президиума этого Совета, а также других совещательных и консультативных органов… Почему-то напрашивается такое известное высказывание: «если хочешь загубить дело, создай комиссию». Мне кажется, создание множества дополнительных управленческих структур разных уровней приумножают силы бюрократии. А это, как мы знаем, довольно мощный коррупциогенный фактор.

Сложились вековые «коррупционные» традиции. Коррупцию стала уже разновидностью социокультуры. Она «пропитала» жизненно важные органы социального управления, успешно перехватывает, дублирует некоторые управленческие функции государства, превратилась в социальный институт и так далее. С одной стороны, признание, а с другой – поразительная недооценка этого факта, сведение борьбы с коррупцией до разовой кампании не вселяет оптимизма в ее успех. Могу предположить, что скоро начнут объявлять и месячники борьбы с коррупцией.

Андрей Кошик